Олег Мальцев - Желтое воскресенье

— Андре-э-эй!

Механик остыл и теперь стыдился невольного взрыва, но все-таки не хотел первым идти на мировую, чтобы не испортить парня добрым отношением. Андрей продолжал молчать. Механик засветил переносной поддон, выхватил желтым пучком света темное от копоти лицо Старкова, белые зубы, обнаженные в беззвучном смехе.

— Вылазь, Андрюха!

— He-а! Мало ли что вам в голову придет. Может, вы ремнем стегать начнете, откуда я знаю!

— Вылезай, не буду! — серьезно сказал механик. — А то за ноги вытащу.

Он действительно схватил его за ботинки, но парень суматошно застучал ногами. Тогда механик схватил молоток и несколько раз ударил по каблукам, подбитым шурупами.

Андрей дрыгнул ногами, сгибаясь в коленях, как гусеница, и, хохоча, вылез из поддона, затем устало сел, закрывая спиной черное отверстие.

— Ну вот, теперь шабаш! Уф, заморился! Степанович, кто это к нам пожаловал? — сказал Андрей, вскидывая взгляд вверх.

— От баламут, ну все видит, — сердито и любовно заметил механик.

Вверху ржаво скрипнула дверь, затем дробно прозвенели ступени трапа. Наконец показался конус цветастой юбки Жанны, а рядом пузырями — брюки Мишо.

— Уже полтретьего, а вы еще не ели.

Две горки посуды, одна над другой, возвышались в полных Жанниных руках. Жанна спускалась осторожно, напряженно, боясь оступиться. Красивое лицо девушки, блестящие лукавые глаза говорили: я молода, стройна, хороша собой, мне приятно делать людям добро; но в то же время — выражало растерянность: ей было неловко делать то, что она делала, — на узких крутых трапах было скользко, тесно среди непонятного переплетения труб, нагромождения металла и механизмов… Смешение различных переживаний отразилось в ее нерешительном взгляде.

— Ой, как у вас тут грязно и душно, — сказала она и сморщила красивый тонкий нос. — Как вы советовали, так и сделала: с перцем и луком, — обратилась она к Громоткову. — Вкусно — ужас! Попробуйте!

Из открытой миски потянуло ароматом ухи.

— Куда положить? — спросила Жанна, обращаясь к Громоткову.

Мишо стоял позади Жанны, ничего не делал, чтобы помочь, только нежно глядел ей в затылок грустными темно-синими глазами.

Андрей хитро улыбнулся и подтолкнул локтем механика.

— А мы только что пирожки ели! — смущенно сказала Жанна.

— Дай брюхо полизать! — сурово и жадно, вращая белками, надвинулся Андрей.

«Вот этот бы живо окрутил», — подумал Громотков и оттого особенно участливо обратился к молчаливо стоящему товарищу:

— Мишка, подмогни женщине! Чего стоишь бестолково?

Тот кинулся к Жанне, внося излишнюю суматоху.

— Да ставь на верстак! Не мельтеши! — приказал Громотков, решительным жестом прерывая заполошенные движения молодого помощника.

— Тут же у вас машинное масло! — с сожалением в голосе сказала Жанна.

— Ничего, от машинного масла еще никто не умирал, оно чище, чем кукурузное.

Протерев ветошью руки, Андрей и механик жадно накинулись на еду, скребуче задевая алюминиевыми ложками о донышко миски.

Ели с видимым удовольствием, причмокивая и присвистывая. Большая луковица солидно плавала в середине миски и мешала обоим, Андрей подхватил ее ложкой и хотел было выплеснуть в бачок для ветоши, уже занес руку…

— Ты куда, охламон? — воскликнул Громотков.

— А что, разве можно ее есть? Скользкую, вареную?! Бр-р-р…

— Давай сюда! — Громотков взял луковицу за бледно-зеленый отросток, запрокинул голову и опустил целиком в рот.

— Ой, жутко, Степанович! — состроил гримасу Андрей. — Вы ее как устрицу проглотили. Пищит, а лезет… У меня, правда, Верка — сестра — тоже любит!

— Значит, твоя Верка — человек, Андрюха! А ты покудова — молекула! Как научишься есть, тогда и человеком станешь. Понял? Ох и хороша пиш-ш-ш-а-а-а! — с восторгом протянул механик, вытирая по-хозяйски ложку о внутреннюю сторону спецовки. — А на второе у нас что?

— Макароны по-флотски! — живо подключился Мишо.

— Вот это молодец, Михайло! Спасибо, друг! — сказал Андрей. — А как их есть? — спросил он Жанну, наклоняясь к ее красивому лицу.

— Что значит — как? — спросила она.

— Ну, вдоль или поперек? Вдоль — похудеешь, а поперек — поправишься… Так как?

— Ладно, Андрюха, не трепись, остывает, бери черпак и шамай свои ламинарии с мясом, — вроде бы строго напустился механик.

— А вы, Степанович, тоже хороши, малолетку обижали, не стыдно?! Пока я тут беседую с прекрасным полом, вы, я вижу, половину миски ухнули. — И тут же шутовски накинулся на еду: — Вперед, молодежь, принимай пищевую эстафету от наставников! — И он стал смешно и быстро сгребать ложкой макароны к себе, спешно отправляя их в рот, отчего щеки округлились.

— Тьфу! Не дал нормально поесть, — бросая ложку, в сердцах сказал механик. — И все это из-за тебя, Жанна, кровь в парне гудит, прыщи повылазили…

— Фу, набузовался, еле Степановича на финише обогнал. Ну вы и здоровы есть! Жанночка! А на третье — поцелуй?!

Он потянулся вверх руками и, хрустя всеми косточками, пропел:

— Люблю я девок рыжих, нахальных и бесстыжих!

Затем плечом подтолкнул смущенного приятеля, но тот стоял молча, насупившись, не зная, как поступить дальше: рассердиться или нет. Ревнуя Жанну, Мишо понимал, что ведет себя глупо, но ничего поделать не мог: обычно подвижный, живой ум его в присутствии Жанны цепенел; казалось, Мишо был доволен ролью безвольного человека. Но по тому, как раскраснелось лицо молодой женщины, каким простым и милым стало оно, Мишо понял, что был не прав. Он не знал, за что конкретно любит Жанну: за голос, лицо или фигуру; ему нравилось все: и запах волос этой женщины, и звук голоса, — все то, что составляло ее привлекательность.

— А ты что же, Мишк, сачкуешь сегодня? Вон две форсунки почисть, пока мы с Андрюшкой насосом займемся.

Жанна, сложив стопку мисок и прижав их к груди, поднималась по трапу, бросая смущенные взгляды на вздорного механика.

Андрей молча, лукаво смеялся и тихо напевал: «Ах, зачем эта ночь так была хороша?!»

— Ну и дуралей же ты, Андрюха!

— А умных людей нету, Михаил Степанович!

— Ну да!! Вот огорошил!

— Точно, Степанович! Что мы видим чаще? Характер человека. И через его поступки: смелые, легкомысленные, вежливые, добрые, честные — судим о людях и ум почти никогда не принимаем в расчет…

— Вот за что я тебя люблю, Андрюха, — за ум-ней-шие суждения. А ты, часом, значок такой не забыл?

— Ну, точка…

— А это?!

— Ну, запятая…

— А все вместе, без «ну»? — допытывался механик.

— Ну, знаки препинания, в предложениях несут смысловую нагрузку…

— Во, Андрюха, смы-сло-вую, а ты чешешь бессмыслицу, так нельзя. Ум — это дар… предвидения и, конечно, не сразу, но по совокупности поступков определить можно. Ладно, Андрей, иди! — и он подтолкнул машиниста в спину к насосу, окрашенному серебрином.