Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

— Викуля! Не может быть!.. — Ну тут всполошились обе камеры, благо в каждой вместо четвертой стены, выходившей на дежурного, была решетка:

— Может! «Полторабатька»…, ты ж того…

— Не родился тот, у которого хотелка доросла до того, что бы «того»…

— Все такой же красавец, и силач, как и тогда?!.. — Ваня покраснев, погладил себя по лысине и шепнул Семену:

— Вот что мне сказать…, или не стоит…, дочь моего друга… уже большая — вот дочь и она…, наверное уже и влюбляться можно! Так только не стоит…

— А ты не говори, вот поднимем, тогда и скажешь…

— А мне сказали, что он не подъемный… Да ты что! Я не о том, она ж ребенок! — Новости от Семена окрылила надежду, потому ответ прозвучал чуть громче, и был услышан девчонками. Раздавшийся смех, дал понять, что тайны больше не существует…

— Ребенку этому уже за тридцать — для тебя в самый раз!

— Сема…, не груби…

— Хм…, посмотрим!.. — Вика, не выдержав паузы, начала первой:

— Ванечка… — можно я так…

— Да что ты, конечно — годам к ста, почти одногодки будем!

— Неужели ты теперь толстенький и лысенький, и… — Ваня расстроился немного, но быстро разулыбавшись, посмотрев на Гальперина, вообще не умеющего, кажется, впадать в уныние и будто изображающего зеркало, в котором отражался Сталин. Согнув руки в локтях, показывая, словно культурист бицепс, он плавно, будто под музыку, перевел так же сложенные руки, выставив их кулаками вперед, приставив согнутые локтевые суставы к паху, плавно размахивая ими в сторону, будто пританцовывая.

— Вик, я тоже того…, попал в лигу…, еще год назад — кровушка у меня поганая… — Не могу сказать, что происходило в душе этой несчастной женщины, но что-то переключившись с переживания о муже и сыне, перевелось на него, хоть и частично, но восстановив интерес к жизни, которая неожиданно может стать полезной:

— Ваня, ты себя береги, я от сюда освобожусь и займусь тобой… Денег нет прежних, но я что-нибудь придумаю…

— Ничего, у меня кое что есть…, знаешь, до сих пор твои глаза детские не могу забыть, ты вот еще ребенком была…

— Ваня, мне тогда уже почти пятнадцать было! Так что про детские — это не совсем верно…

— Это верно — женщина в тебе уже тогда была видна, я честно говоря, даже засматривался, но…

— Хм… ну это естественно, я ведь и правда хорошенькая была…, отец тогда говорил, что если бы женат не был, то точно бы меня дождался… Ваня, а я теперь лысая!

— Нет! У тебя была такая шевелюра…, но она отрастет?

— Да отрастет, если бриться перестану…

— Ты бреешь голову?! Обалдеть… А у меня вот нет…, хотя и обнадеживают…

— Не волнуйся о деньгах — найдем… Ты то еще в лиге?

— А мы навсегда в ней…, забыл?! У нас нет понятия выздоровления, у нас только ремиссия… А тебя не смущает, что я здесь, что я…

— Викуля, двадцать лет назад многое произошло. И отец твой погиб, и жена моя, и дочь…, меня ничего не смущает, и рад, что ты появилась! — Семен не удержался, и зарядил на ухо Сталину:

— Там что бабка старая? Если тебе 50, то ей…

— Это еще та история — ей тридцать пять сейчас…, тогда было пятнадцать…

— Но это ж ребенок…

— Сейчас или тогда?

— Да и тогда… Не, ну сейчас то…, на мой взгляд…, ладно, ладно молчу…

— Да тогда она мне, как дочь почти — она дочка близкого мне человека, так шутки ради, еще ребенком обещала выйти за меня замуж, а я обещал жениться на ней…

— Ааа…

— Мальчики, ну и чего шепчемся?

— Дааа… Да вот Семен утверждает, что по голосу ты сейчас-то не ребенок…

— Я сейчас никто, Иван Семенович… — Вышел дежурный по отделению полиции, объявивший, что если гомон не прекратиться, то все оставшееся время до утра, задержанные будут слушать гимн Российской Федерации, при чем без света…

Просто запомним новый встретившийся нам персонаж, в недалеком будущем он появится вновь!

Странно говорить о двух парах людей, оказавшихся в столь незавидном положении, как о признающих подобный ход событий вполне нормальным. Тем более, что два врача, в услугах которых нуждаются прямо сейчас сотни больных, не могут выполнять свои профессиональные обязанности, на что, конечно, водворившим их в камеру временно задержанных наплевать, а двое других, неожиданно встретившихся, после двадцати лет забвения, знакомые, когда-то, как ребенок и друг ее отца, но сегодня, наверняка воспринимающие друг друга по-другому, к тому же оба, перенесшие потери, онкологию, находящиеся в поиске смысла жизни. Но еще более странно, понимать, что это вполне реальная ситуация, допустимая сегодняшними обстоятельствами…

Никакие увещевания не доходили до разума офицеров, создавалось впечатления, что их спецзвания, какая-то фикция, напяленная на манекены, не в состоянии, что-либо решать. Какие-то инструкции, телефонограммы, указания, письменные, неофициальные, ведомственные, часто противоречащие и кодексам, и самой Конституции. Сюда прибавлялись свои собственные житейские неурядицы, неустроенность в жизни, часто кажущаяся, чем в действительности существующая, а то и просто, жажда поиметь денег.

Врачи усмехались над обоснованиями полицейских, ибо сами могли рассказать о своих передрягах, несправедливости, глупости, окружающих их обстоятельствах и спускаемых сверху бумаг, на которые не могли позволить себе отреагировать никак иначе, как использовать по назначению туалетной бумаги, хотя очень хотелось. Но много ли таких, отдающих себе отчет в том, что только не умные, бездушные, не профессиональные, занимающие кресла чиновников, люди, не в состоянии понять — болезнь действует по своим, только одной ей известным программе и законам, а скорее беззакониям, что и обязан учитывать, каждый, надевший на себе белый халат и назвавшийся доктором!..

— Ваня, да нам нужно в корне перестроить отношения «врач-пациент» и «врач-общество»!

Я сам очень долго не понимал, что болезнь одного человека — это боль, переживание, страдание, финансовые и комфортабельные потери, не только для него, но для его родных и близких — это тоже нужно учитывать! Именно на этом должна основываться вся медицина!.. Вот…, ну ты вряд ли слышал…, профессор Новиков Георгий Андреевич, есть такой…, вот светило, но сколько же можно пытаться достучаться до разума и сердец. Ну ведь вообще не возможно настроить мостики между нами и чиновничеством.

— Что-то мне поплохело… Сем, говори пожалуйста, не прерывайся, вот эта вот возрастающая во мне злоба — она как-то отвлекает от слабости и тошны… А делать что со всем этим?

— А ничего понемногу! Все! Все менять нужно! Ну представь, мы добивались выделения денег — государственное медучереждение, здание сыпалось, грибок, антисанитария, проверки приезжают, даже не заходят — знают, что все плохо, и не в наших силах изменить что-то. Средства меценатов боятся разрешить использовать, чуть что требуют обоснование, мол, где взяли — обоснуйте, что расходы эти не из казны, и что взяты именно на это. А если, все таки сделали хитростью на эти средства, приходят, все записывают, кладут на свои заслуги, а списываемые казенные средства в карман. Во…, один умник смог доказать нескольким комиссиям, что должен был вставить старые рамы в оконные проемы, так как новые с пластиковыми профилями вывалились, хотя ничего не вставлял, но просто все украл! Так вот. В общем, наконец-то мы добились — выделили на ремонт, закупку оборудования…, ну мы надеялись старую рухлядь советского, брежневского времени поменять на иностранного производства. Ждали полгода, в результате вместе шестидесяти миллионов рублей упало триста пятьдесят тысяч, и следом распоряжение отчитаться по освоению всей суммы. Чуть главврача не посадили! А он дядька был…, шашкой махал только так — рванул в Москву, думал, как раньше все по местам расставить…, угу…, только вернулся снятым с должности, теперь поставили вот этого!