Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

Она улыбнулась Ему и сразу вслед за этим начала громко плакать. Он шептал ее имя и повторял, как мантру:

— Эва, все уже хорошо, все уже хорошо, любимая…

Она вдруг исчезла с экрана. Вернулась, успокоившись, с бокалом и упаковкой салфеток.

— Слушай, я сегодня разговаривала с Галиной. Она возьмет мальчишек на праздники. Я наготовлю вкусностей, уложу все это в машину, и мы проведем сочельник в Амстердаме. Что думаешь? Я хорошо придумала, правда? — спросила она ненатуральным голосом.

— Как там Титус? Все еще хромает? — спросил Он.

— В конце апреля мы с ним были у ветеринара. У него, оказывается, лапа была сломана. Ему наложили гипс. Так он даже с этим гипсом на два дня сбежал из дома. Но сейчас уже в порядке. Скажешь об этом Лоренции?

Они оба изо всех сил, скрывая напряжение, волнение и беспокойство, разыгрывали друг перед другом, словно на сцене театра, несуществующую нормальность. Так, словно той катастрофы и травмы последних шести месяцев никогда не было и они просто решили поговорить об обычной жизни — обычный разговор. На следующий день после последнего, такого же обычного, нормального разговора. Бывают такие моменты в жизни, когда люди начинают вести себя именно так — на первый взгляд странно. Ведь они добрались наконец до долгожданного момента встречи! Спустя месяцы тревоги, печали, жгучей тоски, парализующей потери надежды и мучительного обретения ее вновь, спустя месяцы давящего одиночества, ощущения пустоты и брошенности. Когда казалось, что у этой муки нет конца и ее невозможно вынести. Они представляют себе этот момент, планируют и режиссируют его мысленно, наполняют радостью и волнением… а когда эта минута наконец наступает — вдруг понимают, что не хотят снимать с этого горшочка крышку, чтобы из него не выплеснулся невзначай пафос, чрезмерная эмоциональность или мелодраматизм, голливудская экзальтация. И тогда лучше всего помогает сконцентрироваться на чем-то общем, хотя в этот момент совершенно не важном. Если бы они хотя бы бежали друг другу навстречу на каком-нибудь вокзале или в аэропорту — там они могли бы просто упасть друг другу в объятия. Обнимаясь, говорить не обязательно. Достаточно прижаться к другому и плакать. Но их встреча была не такой. В интернете важней всего именно слова или их отсутствие…

— Я этой минуты ждала полгода. А когда он наступил — я сижу и болтаю всякие глупости, — сказала Эва, как бы прочитав Его мысли. — Но и ты тоже, любимый.

— Слушай, — заговорила она медленно. — Когда мне под утро позвонила Сесилия, то я хотела в чем есть, прямо в ночной рубашке, бежать на улицу и там кричать, как пьяная, от радости. Дома не хотела — потому что мальчики спали, а они достаточно наслушались уже криков дома. Потом я хотела напиться, но не было у меня вина. В этом доме вино бывает только тогда, когда ты приезжаешь. Потом я соообразила, что и так бы не смогла напиться, потому что утром же надо мальчишек по школам развозить и потом ехать в свою. Но спать я даже не пыталась, в постель не вернулась. Я сначала стала разглядывать наши фотографии, а потом стирала твои рубашки. У меня с каждой связано свое воспоминание. Утром я надела твое любимое платье — то, другое. Первое твое любимое — с нашей лесной стоянки — сейчас на мне. А надела я то кремовое в зеленый горошек, помнишь? Оно на мне было, когда я первый раз позволила тебе меня раздеть. Разбудила мальчишек — они на меня смотрели с подозрением. Я же шесть месяцев одевалась только в черное. Не пользовалась косметикой, не красила ногти, волосы зачесывала все время в конский хвост. Мне не хотелось никому нравиться. Особенно этим похотливым мужикам, которые крутятся вокруг, как мотыльки вокруг лампочки, надеясь на ни к чему не обязывающий романчик с разведенкой, они быстренько заметили, что перед нашим домом давно уже не останавливается твое «Вольво» и на прогулку я хожу исключительно с сыновьями. За завтраком я мальчикам сказала, что ты проснулся. Бартек хотел немедленно к тебе ехать, а Крис встал из-за стола, пошел в свою комнату и стал собирать свои учебники и тетрадки в рюкзак, который ты ему купил на день рождения. Только Аня все сразу поняла. Она меня понимает даже тогда, когда я сама себя до конца не понимаю. Если бы Аня была мужчиной — я бы за нее замуж вышла. Ее дружба — это какой-то дар небес. Она спросила только, когда ей забрать мальчиков, чтобы я могла после занятий сразу ехать в Амстердам. Но Сесилька мне отсоветовала. Она сказала, что тебе надо побыть несколько дней одному и заново познать этот мир. Так она сказала. Она каждый день звонит какому-то доктору в клинике, так что знает больше, чем я. Днем в школу приехала Галина. Я сначала подумала, что что-то плохое случилось с отцом, но нет. Она привезла мне бутерброды, представляешь? Моя мать ведь никогда не бывала ни в одной моей школе! Даже когда я была ребенком, на родительских собраниях не была. Так что ты своим пробуждением все в моей жизни изменил! Она спросила, возьму ли я с собой голубцы, которые ты так любишь и которые она вечером приготовит. И не могла никак уразуметь, что я не еду к тебе сразу же. Ее на старости лет не только ревматизм одолел, но и романтизм. В школе, когда я во время большой перемены вошла в учительскую, все разговоры вдруг разом стихли. Все уставились на меня, как будто я там появилась в бальном платье. Та завистливая немка этак презрительно спросила меня, глядя на мое платье: «Уж не пропустила ли она чего и не перенесли ли школьные каникулы на осень?» А потом этот вульгарный физрук встал перед всеми и объявил, что «наша полонистка с сегодняшнего дня снова на выданье!». Но абсолютно ничто не могло испортить мне настроения. Я не обратила никакого внимания на этого облезлого мизагиниста, который считает себя лучше других только потому, что родился с пенисом между ног. После обеда я все ждала, когда же Лоренция подаст мне знак, в какое время ты сможешь выйти в «Скайп». Мы с ней так по секрету от тебя договорились. Но у тебя там целый день какие-то исследования, важные анализы. Лоренция мне сказала, что «с твоей умной головушкой все в порядке, причем не только на картинках».

— Лоренция, — произнесла Эва, беря бокал со стола, — это одетый в белый халат твой ангел-хранитель в Амстердаме. Любящая, ласковая и умная.

Мы с ней сидели вместе около твоей постели, когда я приезжала. Две короткие встречи — а поняла она и узнала обо мне больще, чем моя родная мать и все мои сестры. Я от нее увидела столько доброты, бескорыстной помощи и ласковой заботы! И о любви я от нее столько узнала! Причем такие вещи, о которых ни в каких книжках не прочитаешь. А ты знаешь, я же читаю много и все подряд. Единственная музыка, которую я была в состоянии слушать — что в машине, что перед сном все эти долгие шесть месяцев твоей летаргии, была Сезария Эвора, женщина с островов, как называла ее Лоренция. Надо нам, когда ты выздоровеешь, обязательно поехать на те острова. Эта ее печаль в голосе очень с моей печалью гармонировала. И теперь, после рассказа Лоренции о Сезушке, когда я слушала ее баллады, мне казалось, что я нахожусь рядом с тобой в твоей палате в Амстердаме, что я сижу около твоей постели и держу тебя за руку…