Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

— Гениальный по замыслу философский эксперимент Зюскинда, — сказал Он, старательно подбирая слова. — Любовь как сила. Одновременно божественная и адски жгучая. Уничтожающая и в то же время спасающая. Отсюда и это неочевидное, на первый взгляд, сопоставление: любовь и смерть как две неразлучные сестры, постоянно соревнующиеся между собой. Это старо как мир. Я не слишком верующий человек, но меня всегда восхищала Библия. Больше с точки зрения философии, а не теологии. Уж не помню, кто и по какому случаю сказал, но цитату помню очень хорошо: «Ибо крепка, как смерть, любовь» [26] Пн. 8:6. — Примеч. ред. . А уже значительно позже любовь и смерть связял в своих произведениях другой немец, Рихард Вагнер — это уже не в литературе, это уже в своих монументальных операх он сделал. А если вы знакомы с биографией Клейста [27] Генрих фон Клейст (1777–1811) — немецкий писатель, драматург, поэт и публицист. Он совершил самоубийство возле Ванзее под Берлином — застрелился, застрелив сначала свою подругу Генриетту Фогель, которую убедил вместе совершить самоубийство. , то понимаете, о чем я говорю. И любовь побеждает. Даже тогда, когда находит в смерти свое наивысшее и самое прекрасное отражение. А у Клейста даже в большей степени. Хотя любовь так страшно глупа. Даже глупее, чем Орфей…

Маккорник посмотрел на Него внимательно и, сжимая книгу в руках, спросил с явственным оттенком недоверия в голосе:

— Вы так действительно думаете? Что любовь заключает в себе глупость или даже целиком состоит из нее?

— Знаете что? — добавил он после долгого размышления. — Сегодня ночью, после вашего пробуждения, я позволил себе огромную слабость. Никогда раньше со мной ничего подобного не происходило. Вот та история про мою бывшую жену, к которой я вернулся после ее звонка по вашему вопросу, — эту историю никто никогда не должен был слышать. Тем более в больнице. Это непрофессионально и не должно было произойти. О любви можно рассказывать только тому, кого она касается. И только в момент наивысшей убежденности, к которому приходишь в тишине одиночества, а не под влиянием, например, неосуществленного или осуществленного желания или тоски. И также не должно было иметь места мое волнение по поводу вашего пробуждения. Я имел право его чувствовать, но ни в коем случае не должен был выражать его публично. Однако выразил. Импульсивно. Не смог с этим импульсом справиться. Вам это может показаться странным, но с самого начала вас все эти шесть месяцев окружала какая-то удивительная атмосфера любви. Ваша дочь, словно ангел, следила за вами каждый день по «Скайпу», все эти женщины, которые приезжали к вашей постели с разных концов света, эта ваша фирма, которая вопреки всему, что я знаю о капитализме и его логике, так беспокоится о вашей судьбе, наша Лоренция, которая пела вам свои песни, эти букеты цветов, которые приносили посыльные… Если любовь, по вашему мнению, это глупость, то что тогда в жизни человека НЕ глупость?

Подав Ему стакан с водой и придвинув свой стул к постели, он произнес:

— Я вас спрашиваю чисто теоретически, больше от беспомощности, чем из желания услышать ваш ответ. Признаюсь вам абсолютно честно — биографии господина Клейста я не знаю. Что еще хуже — я даже никогда не слышал об этом господине. Первый раз слышу эту фамилию от вас, а ведь вы математик.

— Хм, вы меня озадачиваете. Все больше, — добавил он.

— А можно, я отдам вам книгу через несколько дней? Если, конечно, вы не возражаете, — спросил он.

— Разумеется. Конечно. Я эту книгу уже читал два раза. Некоторые фрагменты — на польском — знаю наизусть. Так что отдадите, когда сочтете нужным. Я ее хочу иметь у себя только потому, что это книга от Сесилии.

— А что касается Клейста, — добавил Он, — то я в вашем возрасте и еще много лет потом тоже понятия не имел о его существовании. И узнал о нем исключительно благодаря одной жещине. Вы, возможно, ее встречали, потому что ее фотографию мне тоже тут демонстрировали. Это… Эва. Если вы помните. Она, кстати, Клейстом особо не увлекается, не любит его. Но знает — в силу своей профессии. Из романтиков она предпочитает Вертера Гёте, который тоже умер от любви. Чистой и настоящей. Посвятив себя своей любви. Всего себя. Клейст же, по ее мнению, всю жизнь был увлечен, вплоть до одержимости, идеей совместного самоубийства как последнего проявления единения и верности. И будучи психопатом — в конце концов этого добился, но только в этом действии не было никакого романтизма. А только ужасная развязность по отношению к смерти. Клейст относился к смерти из-за любви легко и без страха. Видел в ней единственный способ освобождения от невыносимого страдания, вызванного невозможностью достижения полного единения. Клейст был уверен, что наивысшее наслаждение должно заканчиваться небытием. А иначе должно существовать еще большее и еще высшее наслаждение.

— Для романтиков, — продолжал Он, — это довольно типично. Однако вплетение в это «умирание» объекта любви с романтической любовью ничего общего не имеет. Так считает Эва. По ее мнению, если вкратце, Генриха фон Клейста нужно было отправить в дурдом. И там запереть. Но я с ней не согласен. Мне кажется, Генрих фон Клейст ждал от двойного самоубийства со своей возлюбленной Генриеттой Фогель определенного эротического переживания. Он так сильно любил свою Генриетту, что хотел это доказать. Причем вместе с ней. И по-моему, это самое романтичное во всем романтизме, но женщины этого не понимают. Эротика у них не складывается в пазл с романтизмом. Это, конечно, невозможно доказать, но, на мой взгляд, Клейст в то мгновение уже после убийства своей возлюбленной, но за секунду до собственного самоубийства, когда холодное дуло пистолета уже было у него во рту, вполне мог испытывать кислородное голодание. Мы утром об этом говорили, если вы помните, с доктором Энгстромом. Страх смерти всегда так влияет на человека. У висельников во время казни, вы наверняка знаете, помимо того, что обычно расслабляются сфинктеры, часто в момент смерти бывает эрекция.

Маккорник молчал и не сводил взгляда с книги, которую держал в руках.

— Я знаю, каким бывает страх смерти, но не думал об этом до сих пор в этом контексте. Уверяю вас, что обязательно прочитаю все об этом интереснейшем случае господина Клейста, — произнес он после паузы.

Заметив, что Маккорник поглядывает на часы и поднимается со стула, Он спросил:

— А можете уделить мне еще несколько минут, пожалуйста? Можете рассказать мне, как так получилось, что вы смогли сообщить Сесилии, что я — это я, а не тот таинственный Скерстапп, и именно я угодил в вашу клинику?

— А Лоренция вам еще не рассказала? Это потрясающе интересно. Она очень любит подобные истории. Обычно рассказывает их по нескольку раз и с каждым разом — все более красочную версию, — ответил с некоторым удивлением Маккорник, улыбаясь.