Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

— Это греко-католический храм. У них очень громкие колокола и звонарь с сильными руками. Иногда я очень злюсь на него, когда он будит меня в воскресенье раньше двенадцати. А там, вон там, по левой стороне, то маленькое здание с каменными ступеньками — это наша городская библиотека, — сказала Наталья.

— Разве может место, где в самом центре находится библиотека, быть плохим выбором? Ну сам посуди! — добавила она с улыбкой.

— Помнишь, как ты мне говорил, что мечтаешь жить в библиотеке? А может быть, уже и живешь? Или все еще мечтаешь? — спросила она после паузы.

— Понимаешь, я же тогда, назовем это слегка нарочито, «в наше время», знала только, что ты живешь в Берлине. Ты никогда меня к себе не приглашал, понимаешь? Хотя так часто бывал у меня в Познани. И знал точно, что можешь постучать в мою дверь в любое время дня и ночи. Понимаешь — я ведь даже не знала твоего адреса. Ты мне его никогда не говорил…

Она умолкла и направилась в сторону невысокого каменного здания со светло-коричневыми, в некоторых местах с черными пятнами стенами. Брусчатка здесь сменилась уложенными в шахматном порядке белыми и серыми плитами. Они остановились у лестницы, ведущей к деревянным дверям. Сбоку на мраморной доске Он прочитал выбитую надпись: «Biblioteca Comunale Prof. Salvatore Gullotta».

— Я живу в ста метрах от библиотеки, — сообщила Наталья, махнув рукой в сторону узкой улочки, уходящей резко вверх от площади.

— Я в эту библиотеку записана. Есть даже карточка — такая настоящая, бумажная, а не какая-нибудь там электронная. Итальянский я выучила именно здесь. И не совсем по книгам — главным образом благодаря разговорам с Франческой, моей любимой и терпеливой библиотекаршей. Я единственная полька с такой карточкой. Библиотекарша мне также сказала, что я единственная полька, живущая здесь. Когда-то здесь проживал какой-то офицер из Польши со своей итальянской женой, но он умер еще до моего приезда сюда. Они любят поляков. Так она мне говорила. Хотя это, наверно, из вежливости, потому что на самом деле сицилийцы любят только сицилийцев. Те, кто из Венеции, для них уже иностранцы. А о нас, поляках, они знают куда меньше, чем о Венеции. Они представляют себе нашу страну как место, покрытое вечными снегами, где, чтобы согреться, нужно пить много водки.

У них есть стереотип: поляк много пьет, он хороший работник, хотя обычно мрачный и грустный. Для них Польша — это в основном Папа-поляк, наш Папа. Некоторые еще слышали о Лехе Валенсе и Войцехе Ярузельском, но этих двух часто путают. Не уверены, кто из них герой, а кто злодей.

— А польки, — продолжала она, — как и остальные женщины из Восточной Европы, у них ассоциируются, естественно, с сексуальными услугами. Сама в этом неоднократно убеждалась.

— Я знаю от любящей посплетничать Франчески, что мужчины городка за бокальчиком вина говорят обо мне не иначе как «Natalia seno grande», что переводится как «Наталья с большой грудью», — добавила она со смехом.

Они вышли на узкую улочку, идущую между двухэтажными домами, балконы которых почти соприкасались друг с другом. Улочка кончалась лестницей, ведущей на небольшую площадь, на которой, несмотря на декабрь, стояли ресторанные столики, а около них — разноцветные деревянные стулья.

— Слушай, кстати, я вспомнила, что у меня дома нет вина. Вот черт. Подожди-ка минутку. Я зайду в «Турризи» и куплю что-нибудь для нас. У них есть хорошие вина.

— Ты по-прежнему пьешь только красное? — тихо спросила она. — Не уверена, что у них есть чилийское. Они с этой точки зрения очень упрямые патриоты.

— А может быть, как когда-то, это я мог бы угостить тебя вином? — задал Он в свою очередь вопрос.

Они вошли в светлый зал ресторана. Когда они проходили мимо барной стойки, молодой мужчина громко окликнул их и перегнулся через стойку, чтобы поцеловать Наталью в щеку в знак приветствия. Она немножко поговорила с активно жестикулирующим барменом, потом взяла Его за руку и сказала:

— Слушай! Нам страшно повезло! На втором этаже как раз освободился столик. Это редкость здесь — чтобы можно было получить столик на втором этаже без резервирования.

По крутой лестнице они поднялись в небольшой зальчик. Бармен шел перед ними, он проводил их к столику у окна. Когда он ушел, Наталья спросила:

— Ты когда-нибудь пил миндальное вино?

— Миндальное? Вино из миндаля? Такое бывает? — удивился Он.

— Ну, не глупи! Разумеется, не из миндаля. Так тут называется их особенное вино. Делается оно очень просто: миндаль заливают белым вином, добавляют ароматические коренья и немножко цитрусовой эссенции. И продают как культовый раритет. Только здесь, в баре «Турризи», в нескольких десятках метров от моего дома, оно настоящее. Потому что они сами придумали этот рецепт. А все остальные на Сицилии — это жалкие подделки. Попробуй обязательно. Я настаиваю.

— Ну если так, то это не вино, а настойка. Конечно, я хочу попробовать! — сказал Он по-английски стоящему около них бармену.

Тот склонил голову и торопливо отошел от столика. Наталия молча смотрела на вид, открывающийся из окна. Потом прошептала:

— До сих пор, вот уже сколько лет, меня эта картинка восхищает. Раньше я все представляла себе, что мы с тобой могли бы смотреть на нее вместе. Одно время я очень тосковала по тебе и очень этого хотела. Потом многое произошло, и я уже не тосковала и потихонечку обо всем начала забывать. И вот сегодня, так внезапно, непонятным образом, без предупреждения случается то, что случается. И ты, совершенно неожиданно, благодаря этой моей фарфоровой тарелке, сидишь тут со мной и смотришь на то же самое, на что и я…

За светящейся изнутри колокольней с шарообразным куполом, напоминающим затемненный диск какой-то монструозно огромной луны, над пологой крышей храма, вдали, над горизонтом, виднелась линия гор с возвышающимся широким конусом Этны. Вечер окрасил фон этой необыкновенной картины сине-голубыми тонами всех оттенков. Вдалеке, у подножия гор, дрожали маленькие огоньки, разбросанные тут и там вдоль линии берега моря. Потрясающий своей красотой и настроением вид.

Миндальное вино имело с вином мало общего. В России, за Уралом, где не росли цитрусовые и миндаль был неприлично дорогой, Ему приходилось пить более вкусные травяные настойки. Потом они с Натальей перешли на нормальное вино и разговоры. Он помнит, как она, хоть Он и не спрашивал, как будто услышала витающий в воздухе Его вопрос, почувствовала Его любопытство и ответила:

— Тогда, в Познани, наступил такой момент, когда я наконец поняла, что на самом деле это неправда, будто тебе надо время, чтобы что-то решить про нас. Потом до моего мозга дошло, что никогда в твоем мозгу не было таких понятий, как ты со мной, мы, нас или нами. Такими категориями мыслила только я, когда думала о тебе.