Илья Кочергин - Помощник китайца. Я внук твой [две повести]

Нужно уже, наверное, закругляться, а то — занесёт. Меня останавливает модератор. Просто уже подошло время заканчивать.

Я хочу повторить, что это всё-таки был мой родной дед. Что он, в конце концов, дал мне жизнь. Обо всём этом и будет моя новая книга. Спасибо.

Потом я подписываю книжки и отвечаю на вопросы, стоя у стола. Муки тоже заняла очередь в самом конце, я боюсь, что она не дождётся и уйдёт, поэтому отвечаю немного несвязно и тороплюсь.

«Вы читали книгу Монтетионе „Сталин“? Вам это очень может помочь».

«Подпишите, пожалуйста, для моего друга Фредерика. Да. Фре-де-рик. Спасибо».

«Это очень интересно, то, что вы рассказывали. Мы совсем мало знаем про Россию… И про своих предков. И про нас в них… извините, что путанно говорю».

«Вы не воевали в Чечне? Нет? Жалко, я очень интересуюсь этим вопросом».

«Вы совсем не должны переживать за то, что сделали ваши дедушки и бабушки, ваши папы и мамы, это делали не вы…»

«Где вы жили в Сибири? Это моя мечта — поехать в Сибирь. Я даже читала про этот регион, это — совершенно особенная страна. Просто я занимаюсь проблемами шаманизма. Вы когда-нибудь видели настоящего шамана? Мой интерес появился после пребывания в реанимации, после автокатастрофы…»

Достаю сигарету, чтобы показать, что хочу сделать небольшой перекур. Наконец, она подходит ко мне, серьёзная, без улыбки. Наверное, готовила фразу. Я здороваюсь первый.

— Хелло.

— Здравствуйте. Но я могу разговаривать по-русски. Я училась русскому языку. И я хотела спросить, как можно купить вашу книгу на русском языке, из которой вы читали сейчас?

— Я вам подарю. Пойдёмте, я покурю, а заодно подпишу. Вы не курите?

— Нет. Но я, конечно, тоже пойду с вами. Это ничего.

В коридоре я, щурясь от дыма, открываю книжку, вынимаю ручку. Присаживаюсь на корточки.

— Как вас зовут?

Муки наклоняется, протягивает руку, берёт у меня из уголка рта сигарету. Держит её сбоку, на отлёте, около своего плеча. Она чуть выгнулась. Смотрит в глаза сверху вниз.

— Меня зовут Муки. Я знаю, это нехорошее слово по-русски, да?

— Нет, Муки, это отличное имя.

Она улыбается.

Я сижу три дня на вилле и редактирую бабушкины воспоминания.

…отец у Ворошилова на подсобном хозяйстве устроился. В тридцать пятом, кажется, завербовался. Весной, наверное. Сперва ничего там не было, одна трава, ну а потом уже выстроили сарай какой-то, мастерскую ему. И вот он в этой мастерской работал. Жить где? В деревне Подушкино. Сняли каморочку, она вот такая вот, как раз поперёк кровать устанавливалась.

Потом нас поселили в сад, огромный сад. А в саду будка, будка такая просторная, квадратная, знаешь, вот такая квадратная, железом покрыта, но фанерная, ни потолка нет, ничего, а только крыша железом покрыта. Летом — жарища, днём — жарища, а как ночь, так б-б-б-б… Вообще-то очень хорошая была будка… дни очень хорошие были.

Ну, а потом нам уже дали комнату на коровнике. А этот коровник был построен ещё князем Вагавой. Потому что, вот где поселён был этот Ворошилов… где дача его была — это было поместье Вагавы. А до Вагавы — Нехлюдовское было поместье.

И в этом коровнике, значит, тут моя подружка и ещё Петровы жили, потом ещё кто-то… семей, наверное, восемь нас было. А наша комнатка — метров шестнадцать была.

Сначала жили вчетвером, потом Лёнька решил жениться. Женился. Жену привёл и стал поперёк комнаты спать, а мы — тут мать с отцом, а тут я. Вот такой проход был между нами. А никуда не денешься.

И ящики у нас, и шкафы были. Это, вот знаешь, ящик и дверка небольшая, это вот как раньше в банях были… И нравилось нам, и мы не ворчали, что плохо. Нет, всё было нормально. Что ж делать-то, такая уж жизнь была, мы не ворчали, и мы квартир не просили. Не то что вы.

Отец в мастерской столяром, а мы с матерью в деревне — жать, полоть. Осенью за каждый трудодень по триста грамм зерна. Зёрнами давали — рожью.

Вообще отношение хорошее было к нам. Вот, к примеру, Ворошилова взять… Бежит мимо на лыжах… Они на лыжах катались знаешь как! Обязательно поздоровается, спросит, как, что, чего. Ну, как можно обижаться? То, что у них там творилось, это нам уже неясно. А то, что по-общественному, — никто ничего не может сказать плохого. Скорее всего, вот знаешь, бабы — они хуже. Хозяйки, они более требовательные…

Так же и Сталин — свободный простой человек. Не знаю, это наше мнение. А то, что, я говорю, в политике, это — конечно…

Сталин — простой, свободный человек, как и мой дед. Я снова шарахаюсь от индийского святого и беру телефонную трубку на кухне.

— Да, Бенуа, я узнал тебя.

— Это приятно. Я хочу извиниться, что был занят, но были похороны мамы и другие дела. Я просто знаю, что трудно быть одному в чужой стране. Теперь я хотел бы тебя пригласить в редакцию моей газеты, и потом мы сможем погулять по городу.

— Прекрасно, я готов.

— Но я не хочу отрывать тебя от написания текстов. Только если ты действительно хочешь, тогда мы едем. Я могу быть в двенадцать у тебя.

В двенадцать Макс облаивает машину Бенуа, я выхожу с зонтиком, и мы едем в Брюссель.

— Так необычно, что у нас установились такие дружеские и откровенные отношения. Ты странный русский, если говорить честно.

— Почему странный? — я смотрю сквозь стекло на пряничные домики. Идёт дождь, и Бенуа включил дворники.

— Мы с тобой провели вместе уже три дня, но ты ничего не пытался мне продать. Ты рассказывал вместо этого интересную историю своей семьи, про смерть твоего отца, про своего деда и про замысел нового романа. Это так замечательно. Я привык, что если ты имеешь дело с русскими, то, в конце концов, ты покупаешь дешёвый товар, например, проигрыватель для машины. Ты думаешь, что заключил выгодную сделку, а через две недели это устройство ломается.

— Я не умею делать бизнес, Бенуа.

— А на что ты живёшь?

— Я сдаю квартиру в центре Москвы, которая осталась от деда. Этого хватает, чтобы заниматься литературой.

— Да, так странно, что ты можешь высказывать либеральные взгляды, живя на деньги от наследства коммунистического предка. Это забавно. Я сожалею, что не смог быть на твоём выступлении в Брюсселе, но я слушал твоё интервью для радио. Мы сейчас заедем в офис этого русского фестиваля, ты можешь подождать в машине или подняться со мной. Я на минуту. Просто они заказывали мне несколько портретов писателей. Ты пойдёшь?

— Да.

Бенуа некоторое время едет молча, потом начинает смеяться.

— Твой дедушка всё-таки очень хороший человек. Меценат. Ты понимаешь «меценат», в русском есть такое слово? Отлично. Этот дедушка помогает русскому писателю — он даёт ему деньги от квартиры, а также является отличным литературным персонажем. Он заботится о своём внуке.