Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

Через несколько минут Волга отшвырнул свои карты и вылез из-за стола. Шпанер тоже решил сделать перерыв. На место Галкина пригласили Грабе.

Всё это время молча цедивший виски с содовой за спиной у компаньона, американец сверил по глазам Николая реакцию того на приглашение и кивнул в знак согласия. Николай без энтузиазма дал ему половину своих фишек, которые купил еще на входе, и отложил свою горку фишек на цветочный столик в стороне…

Грабе играл расчетливо и для неопытного игрока, за которого выдавал себя, сверх меры осторожно. К стакану с виски он больше не притрагивался. Раз за разом Грабе выигрывал небольшие суммы. Партнеры посматривали на новичка с иронией. Благодушная бесшабашность американца, впрочем, действовала на нервы. Но именно благодаря невозмутимости Грабе, человека, вне всяких сомнений, везучего, атмосфера и потеплела.

Выиграв около двух тысяч долларов сверх того, что дал ему Николай, Грабе решил остановиться. Виновато улыбаясь, он рассовал отыгранные фишки по карманам пиджака и, тут же вернув Николаю его долю, уступил ему кресло…

Только к двум часам ночи за столом наметился первый серьезный перелом. Проигрывали Николай. Аристарх Иванович отставал не намного. Оба обменивались такими взглядами, будто подозревали друг друга в каком-то подвохе, а других — в сговоре. Но это не мешало обоим продолжать игру с тем же бездумным упорством. К столу подошел Волга. Опять с тарелкой в руках, он без стеснения обгладывал бараньи косточки, поднося тарелку близко к лицу.

Метала Мария. Николай продолжал проигрывать и делал это почти умышленно. Стартовый расклад опять и опять получался вроде бы неплохим: как можно остановиться с такими картами? С детства знакомое чувство, от которого ломило в еще не выпавших зубах, когда терпения не хватало дать пломбиру оттаять, неотложная потребность, неизжитый ребяческий кураж, заставлявший испытывать себя на прочность, — противоречивое и в то же время родное чувство безответственности, которое так иногда упрощает жизнь, не давало ему сказать себе «нет», принуждало продолжать в том же духе…

Было около четырех утра, когда и Николай и Аристарх Иванович окончательно проигрались. Вереницын, дважды подряд решивший дожидаться следующей раздачи, сделал перебор, когда в банке накопилось около двадцати пяти тысяч долларов. Николай, с самого начала пренебрегавший своим железным правилом — воздерживаться от игры на крупные суммы, если есть хоть капля сомнения или плохое предчувствие (в большинстве случае это и останавливало), позволил банку вырасти до предела и, подсчитав, что риск проиграться вчистую соответствует десяти шансам из ста, проиграл старшей карте, когда в банке лежали почти все его фишки.

Итальянцы, обложенные кучами отыгранных фишек, шушукались, как школьники перед экзаменационной комиссией. Андрей Николаевич — ему везло сегодня не меньше — бросал на проигравших укоризненные взгляды, явно не одобряя чрезмерный азарт игроков, не сумевших остановиться вовремя. А затем он же, Андрей Николаевич, сделал обоим предложение сыграть на всё.

Как всегда, когда кто-нибудь из гостей крупно проигрывал, Фоербах кружил вокруг стола и брюзжал на персонал. Вереницын тактично ждал решения хозяина. Играть он мог только в долг.

Николай попросил принести сигары. Незнакомая ему худенькая девушка с коленками олененка поднесла ему, словно приговоренному, имевшему право на исполнение последнего желания, деревянный ящичек с сигарами. Николай долго выбирал, мельком поглядывая на Позднякова. Тот ждал ответа на свое предложение и безмятежно прихлебывал чай с молоком.

Вереницын дал согласие первым. Своей решимостью, которой за игральным столом отнюдь не славился, Змей Горыныч обескураживал не только Николая.

Фоербах курил сигарету за сигаретой, сосредоточенно уставившись сквозь витраж в «питомник», как он называл свой зимний сад. Отказаться дать в долг в такой момент он не мог, игроки были слишком разгорячены.

— Господа, деньги же не мои, — наконец пробормотал Фоербах, обводя присутствующих виноватым взглядом. — Я же не один тут распоряжаюсь… Один и не один.

Однако сочувствия к себе он не вызвал.

Облизав толстую сигару, Николай кое-как раскурил ее. И только после нескольких минут курения взгляд его смягчился, и он махнул рукой — была не была.

Деваться было некуда, Фоербах кивнул. Но тут же, при всех, он попросил, чтобы должник внятно, во всеуслышание назвал срок, в который намерен рассчитаться с долгом.

Случай был беспрецедентный. Розовея по самый галстук, Вереницын сухо произнес: «Неделя…» По мрачной нерешительности, которую Фоербах не мог в себе перебороть, чувствовалось, что в обещание Змея Горыныча он не верит. Но Фоербах всё же распорядился, чтобы клиенту принесли необходимую порцию фишек.

Николай снял пиджак, достал из бумажника отложенную пачку долларов и, подсчитав, что в случае нового проигрыша, играя на предлагаемых условиях, одалживать у Фоербаха ему придется всего шесть тысяч долларов, положил деньги перед собой.

В этот момент дело и приняло неожиданный оборот. Поздняков предлагал упростить взаиморасчеты: коль скоро Аристарх Иванович не может выложить на стол «живых» денег, Андрей Николаевич согласен предоставить Аристарху Ивановичу «льготу». Если он, Вереницын, и на этот раз проиграет, вместо того чтобы рассчитываться деньгами, он должен согласиться «спустить права» на кое-что действительно «живое» — на Адель Геккер, которую прибрал к рукам год назад, лишив братию свободного доступа к общению с прелестницей…

Над столом повисло гробовое молчание.

Аристарх Иванович снял очки, положил их на стол и, как будто всё еще не понимая, что происходит, флегматично рассматривал свои руки, не отвечая ни да, ни нет. Он попросил официантку принести ему рюмку ледяной водки, простой, русской, и к ней кусочек черного хлеба — обычай давно производил на всех впечатление.

— Шли бы вы домой… с выигранным, — отечески посоветовал Вереницын. — Столько денег…

— Да я и еще выиграю, — прихвастнул Андрей Николаевич.

— А если я итальяшкам проиграю? — вполголоса уточнил Вереницын, так, чтобы итальянцы его не услышали.

Андрей Николаевич понимающе кивнул.

— Я расплачусь за вас деньгами, — сказал он. — А вы со мной — на моих условиях. По рукам?

— Ваша взяла… согласен, — вымолвил Вереницын таким тоном, будто не мог взять в толк, как так получается, что серьезные взрослые люди — и докатились до такого безобразия.

Обведя сидевших за столом недоуменным взглядом, Поздняков уставился на Николая.

Не совсем понимая, что происходит, Фоербах озабоченно всматривался в лица. Подлинные намерения Позднякова оставались вне его разума.