Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны. Том 2

— Я?! Да никакого! Я ни к кому не имею отношения.

— А Поздняков? — настаивал Николай.

— Коля, я тебе говорю, как есть… Меня только просили передать, вот и всё… — так же тихо отвечал Фоербах. — Я готов помочь тебе. Вот только чем?! Во что ты вляпался?.. — Фоербах беспокойно заглядывал Лопухову в глаза, на лице его появилась беспомощная улыбка. — Мы ж не чужие люди, а, Коль? Столько лет знаем друг друга… Во сколько оценивается этот чертов заводик?

— Не знаю, — сказал Николай.

— Миллиона два?

— Больше… А может, около этого. Не знаю.

— Завод или два миллиона. И у сестры твоей всё решится, — сказал Фоербах.

— Тебе что, и цифру назвали? — спросил Николай, холодея.

Фоербах кивнул.

— Петруша… Маша, сестра моя… ей всего двадцать четыре года… Двадцать пять, — через силу выдавил из себя Николай. — Она… ты не в курсе… но она пропала, да еще с грудным ребенком. Здесь криминал. Тебе и не снилось такое… Ты хоть понимаешь, во что лезешь? За нее выкуп просят!

Фоербах смешался.

— Какой еще выкуп? — пробормотал Фоербах.

— Кто эти люди? — спросил Николай. — Кто именно обратился к тебе? И при чем тут Поздняков?

— Да он тут, по-моему, и ни при чем… Я тоже ни при чем… Мне передали. Через знакомого… Всё что знал — сказал, — испуганно посмотрел на Лопухова Фоербах.

— Мне нужен этот контакт! — не своим голосом выдавил из себя Николай. — Вот так нужен! — Он провел ребром ладони по своей шее.

— Ладно, выясню, кто да что, и позвоню тебе… — Фоербах встал и, развернувшись, быстро пошел прочь.

…День спустя, утром в воскресенье, Николай был дома один, когда на столе ожил его телефон, и на дисплее высветился незнакомый «кривой» номер.

Мужской голос с едва заметным акцентом, не здороваясь и не называясь, холодно произнес, что Мария Лопухова домой вернется только после того, как семья возместит «ущерб» в два миллиона долларов на условиях, которые будут предъявлены позднее.

Чувствуя, как сердце медленно поднимается к горлу, Николай не смог произнести в ответ ни слова.

Тем же тоном голос высказал требование не обращаться ни к кому за помощью и не искать «обходных путей». Их, мол, не существует. Несоблюдение требования ставило жизнь заложницы под угрозу.

— А ребенок? — выдавил из себя Николай.

Связь прервалась.

Через полчаса на Солянку приехал Филиппов. Он уверял, что случившееся не было концом света. Потому хотя бы, что вносило наконец какую-то ясность. И главное, давало возможность работать по более жесткому сценарию. По какому — он не объяснил.

Попыхивая сигаретойв опущенное окно, знакомый силуэт сутулился на заднем сиденье черного автомобиля с четырьмя олимпийскими колечками на задке. Уже издали, едва свернув от метро на свою улицу, Адель узнала машину Вереницына.

— Это что еще за пикет? — бросила она, приблизившись к «ауди».

Вереницын снял очки и улыбнулся одними губами. Маленькие глаза остались холодными.

— Хоть я и Змей Горыныч, а всё ж таки… — миролюбиво проворчал он. — Не звонишь, что мне остается? Решил вот заехать. Это я тебе…

Он что-то сгреб сбоку на сиденье и просунул через окно небольшой букет белых роз.

Адель не обратила на цветы ни малейшего внимания.

— Адрес этот откуда у тебя? — холодно спросила она.

— Адочка, возьми цветы, ну пожалуйста… Не могли бы мы вообще поговорить где-нибудь?

— О чем нам говорить, Аристарх?

— Не кипятись, ради всего святого. Сядем и спокойно побеседуем. Но не на улице же… К тебе нельзя подняться? — Аристарх Иванович кивнул в сторону ее окон. — Возьмешь ты цветы или нет?

— Убери, ради бога… Ко мне мы подняться не можем, — не допускающим возражений тоном сказала Адель.

— Вот так, значит… А я хотел предложить тебе… — Аристарх Иванович сделал попытку выбраться из машины. Но Адель подперла коленом дверцу.

— Не надо тебе выходить, — сказала она тихо.

Исказившееся было гневом лицо Вереницына тотчас же расплылось в удивленной улыбке. Аристарх Иванович медовым тоном произнес:

— Мороз-то какой на дворе, Адочка. А у тебя зимних вещей нет. Не хочешь забрать? А книги? А музыка?

Адель мешкала.

— Как устроилась? Квартира хоть ничего? Чем-то, может, помочь тебе смогу?

— Спасибо, помог уже… Я тут скоро околею на тротуаре, действительно, какая холодина, — сказала Аделаида.

— Если хочешь, заходи сегодня… за вещами. Заодно поговорим… в привычной обстановке.

— Хорошо, я приеду, — неожиданно согласилась она. — В девять устроит?

— Конечно, конечно, Адочка… Я пришлю за тобой машину.

— Нет, спасибо, я сама доберусь.

— На этом месте он будет стоять в восемь тридцать, — настоял на своем Аристарх Иванович. — Потом назад отвезет. Вещей-то много, на себе, что ли, тащить?..

В атласной домашней куртке и при шейном платке, Аристарх Иванович кинулся помочь гостье снять тонкое пальто, чего прежде никогда не делал, и, обдавая алкогольным амбре, засуетился, будто одинокий старик, отвыкший от визитов. Он провел ее в гостиную, предложил присаживаться, извинился за царивший вокруг беспорядок, хотя квартира выглядела скорее прибранной, сам уселся на диван, положил руки на колени и с любопытством взирал на гостью. Адель повернулась спиной к расшторенному окну и, уставившись в пол, медлила, не решаясь начать разговор.

В углу гостиной высилась новогодняя елка — уже осыпавшаяся, но на голых ветках ее всё еще помигивала разноцветная гирлянда; в доме пожилого холостяка эта праздничная елка выглядела совершенно несуразно. Из-за полуоткрытой двери кабинета доносилось сопрано Элизабет Шварцкопф — «Das verlassene Mägdlein», Адина любимая песня Вольфа. Надрывно-печальная родная музыка в чужой обстановке звучала неожиданно, парализовывала; хозяин прекрасно знал, какую нужно завести пластинку.

Зазвонил телефон. Встав с дивана, Аристарх Иванович прошел к аппарату, с минуту бубнил что-то в трубку, после чего недовольно прервал разговор. И уже совсем другим, вкрадчивым тоном он поинтересовался у нее:

— Ты ужинала? А то я тут каши гречневой сварил. Чайку поставлю… Да, знаешь ли, когда один живешь, мельчают запросы.

Адель отвернулась к окну, плечи ее затряслись.

Аристарх Иванович сначала не понял, что происходит, а затем вдруг догадался, что ее разбирает смех. Он покружил по комнате, грузно застыл на месте, хотел еще что-то сказать, но Адель опередила:

— Я ненадолго.

— Ты вот что, Адочка, чем горячку пороть, лучше присядь, не суетись, — сдержанно предложил хозяин дома. — Давай разберемся во всем. Другого случая, может, и не будет.

— Вы предложили мне забрать вещи, — сказала она.

— Ай-яй-яй. На «вы» уже, значит… — пристыдил Аристарх Иванович. — Адочка, если я обидел тебя — скажи. Человек я прямой, ты ведь знаешь. Люблю ясность. Что смогу, сделаю. Всё поправлю. Или ты из-за мальчика своего? Так бы и сказала! Как он, кстати?