Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Так ты дома сидишь! А я уж подумал, уехали, — выпалил дядюшка Жан преувеличенно удивленным тоном. — Эв, это мы! Приехали, значит, ознакомиться… С условиями и всё такое…

Не удостоив брата приветствием, хозяйка вразвалку, с видимыми усилиями, стала подниматься к машинам, устремив на гостя настороженно-вопросительный взгляд.

— Здравствуйте! — сказал Петр, сделав шаг навстречу и протянув руку. — Вы мадам Фаяр?

Вяло ответив на рукопожатие, та немо застыла на месте. Обняв себя за локти и глядя снизу вверх, хозяйка изучала незваного гостя голубыми, какими-то безропотными глазами.

— Да, Фаяр, — вздохнула она. — А что вы хотели?

— Я бы хотел посмотреть, что вы сдаете, — сказал Петр, благодушно кивнув на дощечку с надписью «Эдельвейс» и делая вид, что ничему не удивляется. — Виллу — говорил ваш брат?

— Да какие у нас виллы, бог с вами?! Вы его больше слушайте. Если он нижний дом имел в виду, так там занято.

Дядюшка Жан опустил голову и сконфуженно промолчал.

— Значит, я неправильно понял, — сказал Петр без всякого сожаления.

— Эв, ты же обещала, — пробормотал дядюшка Жан.

— Да люди приехали, говорю тебе! На месяц сняли. Что ты голову людям морочишь?! Не стыдно тебе?

Еще больше смутившись, дядюшка Жан проделывал плечами непонятные движения, словно хотел избавиться от какого-то груза.

— Вилла мне не нужна, — сказал Петр тем же благодушным тоном, но он и сам не знал, отчего испытывает такой прилив бодрости. — Я один. Что-то другое, может быть, предложите? Меня устроят самые скромные условия.

Еще раз окинув его деловитым взглядом, хозяйка покачала седой головой, словно давая понять, что предпочитает жильцов с более серьезными запросами, и уточнила:

— Надолго вам?

— На месяц человеку! — умоляюще выкрикнул дядюшка Жан.

— Замечательное место, — сказал Петр. — Я когда-то уже поднимался сюда. Несколько лет назад. Коровы были на дороге… вон там, кажется… — Он показал на спуск, откуда они только что приехали. — Нет, я наверное перепутал.

— Были и коровы, — произнесла мадам Фаяр. — Теперь скота не держим. Сил нет управляться. Я могу вам сдать внизу, если хотите, летнюю кухню, — предложила хозяйка, развернувшись к огородам, и пухлой как тесто рукой показала на кусок забетонированной террасы, которая уводила за угол дома.

— Без отопления?

— Да как же без отопления? Печка стоит… Дровами топить придется. Хотите посмотреть?

Они спустились вниз, прошли мимо риги, из которой пахнуло свежеиспеченным хлебом, вышли к углу дома и оказались на широкой, протяженностью во всю тыльную часть фасада, террасе, отгороженной сеткой от огородов, которые ступенями спускались вниз. С террасы открывался еще более захватывающий вид.

Застыв на месте, Петр обвел взглядом долину, затем саму террасу и дом. Над массивной дубовой дверью виднелся гранитный герб с высеченной под ним надписью: «1885, Grosset Joseph». Над гербом висело темное бронзовое распятие, прикрепленное к деревянному кресту из цельных круглых палок.

— Сторона южная, солнечная… А дрова прямо здесь, — сказала мадам Фаяр, показывая на отгороженный заборчиком отсек слева от двери.

Она открыла дверь, и они вошли. Просторное помещение с высокими потолками представляло собой кухню. Всю левую часть помещения занимала большая современная печь марки «franco belge» с чугунным верхом, рядом с которой виднелась и обыкновенная газовая плита. У дальней стены высился старинный ореховый сервант с застекленными створками, а в центре комнаты стоял массивный дубовый стол, окруженный стульями с кожаной обивкой. В безжизненно-холодном воздухе пахло свежими полотенцами.

Но везению Петра не было конца. То, что хозяйка называла «летней кухней», оказалось просторной пятикомнатной квартирой с центральным отоплением, которое нагревалось от печки, с гардеробной и даже с ванной, не говоря о террасе, вдвое или втрое просторнее, чем в шале у дядюшки.

Петр спросил о цене. Мадам Фаяр на миг замешкалась, не хотела, по-видимому, продешевить, и попросила за две недели полторы тысячи франков.

Заметив на лице гостя тень удивления, она прибавила к цене еще двести пятьдесят франков за дрова, но пообещала бесплатно снабжать углем, если вдруг ударят холода. Хозяйка заверила, что на ферме можно покупать овощи и яйца.

— Ну вот и прекрасно, — сказал Петр. — Меня всё устраивает. Все спальни мне не нужны. Одной достаточно.

— Оно и протапливаться будет лучше, если закрыто, — поддержала мадам Фаяр. — Посуда здесь у меня от матери. Вы уж сами понимаете…

— Не волнуйтесь, я ничего не разобью, — заверил Петр. — Или может быть, убрать ее?

— Нет-нет, вы пользуйтесь всем…

Он решил переехать на ферму в тот же вечер. Когда втроем они вышли к риге — из стоявшего в ней прицепа предстояло выгрузить какие-то ящики, — дядюшка Жан казался вдруг помрачневшим, не понимал, к чему такая спешка с переездом. А затем еще более странным тоном он стал уверять, что спать на ферме будет холодно, потому что «кухня» не отапливается с зимних холодов. Он предлагал дожить в шале оставшиеся пару дней, раз уж за них внесена оплата. Его снедала какая-то ревность.

Пока горец разгружал прицеп, сортировал, откладывал в сторону ящики, которые хотел увезти с собой сегодня же, Петр поднялся к джипу. Но даже оттуда до него доносилась перебранка между братом и сестрой.

Сестра опять ему за что-то выговаривала. Но и тот отваживался на упреки. «А я что, крохобор, по-твоему?!» — дважды повторил горец. Он упрекал сестру, по-видимому, в том, что она продешевила и этим поставила его в неприглядное положение, поскольку он брал за жилье гораздо больше…

Дом и дворвсю ночь переполняли непонятные, едва слышимые шумы. Звуки доносились с улицы, из запертых спален, с кухни, из вентиляционных отверстий, шкафов, из-под кровати. Где-то рядом бухал собачий лай. Что-то скреблось в потолке, над самым изголовьем кровати… Поначалу Петр думал, что это мыши, пока не догадался, что звук доносится из голубятни. Именно на этом уровне верхней хозяйской террасы он видел по приезде что-то похожее на вольер.

Обклеенная светлыми обоями, которые изображали сплошное море фиалок, спальня была просторной и теплой. Мебель и здесь стояла старинная, добротная: ампирный платяной шкаф с ограненным фацетом зеркалом, овальный столик с бронзовой отделкой, две тумбочки с ночниками, а в углу, в дополнение к ним — торшер на черной чугунной ноге.

Усталость от бурного дня сковывала тело свинцовой тяжестью. Однако уснуть не удавалось. Стоило сомкнуть веки, как перед глазами всплывал вид на долину, каким Петр застал его, переехав на ферму затемно. Зрелище опять было незабываемым: рассыпанное в черной бездне марево бесчисленных огней, похожее на огромный тлеющий костер, напоминало что-то уже виденное, но поражало не меньше, чем в первый раз. Лежать в темноте с открытыми глазами оказывалось еще мучительнее. Тревожное ощущение чьего-то чужого присутствия поминутно нарастало…