Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Подтянутый брюнет лет пятидесяти с тускловатыми глазами орехового оттенка вышел из-за стола и подал мне руку, придержав мою ладонь чуть дольше, чем того требуют приличия. Руки по локти в брюки, в расстегнутом медицинском халате, он стал расспрашивать меня, откуда я и кем прихожусь его пациенту, выплескивая всё это одной тирадой и не давая ответить коротко.

Мои объяснения его чем-то озадачивали. После нескольких минут странновато протекавшей беседы врач куда-то позвонил и попросил вызвать к нему Вертягина. Пока мы дожидались его прихода, де Мирмон вернулся за свой стол из красного дерева и решил меня еще поэкзаменовать, чтобы, видимо, составить более полное представление о моих отношениях с Вертягиным и получше уяснить себе, на что рассчитывать от этого визита.

Затем он стал объяснять не совсем понятные мне вещи. Речь шла о каких-то центрах в коре головного мозга, о синдроме блокировки памяти, о парамнезии, псевдореминисценции. Единственное, что мне удавалось вывести для себя с ясностью, так это то, что память Петра претерпела серьезные нарушения и что дело не только в пробелах. Для неповрежденной части его памяти были также характерны нарушения «по времени и месту событий». Какую-то часть реальных событий, имевших место в его прошлом, Петр будто бы помнил, но не мог разложить всё это в голове, как все нормальные люди. Кроме того, положение его усугублялось синдромом частичной «переидентификации» личности. Де Мирмон почему-то подчеркнул, что устойчивость этого синдрома объяснялась другим сопутствующим недугом — не то неврозом, не то психозом.

— Если память нарушена по месту и времени, это значит, что всё может вернуться назад, в нормальное состояние? — спросил я.

Врач закивал.

— Если упростить, то да… Это чем-то напоминает компьютер. Память машины разбита на «живую» и «мертвую», — стал он объяснять. — Мертвая служит для хранения информации, фактически это просто шкаф. Живая память участвует в обработке информации. Благодаря взаимодействию между ними нужная информация вынимается из хранилища в нужный момент. Когда этот механизм не срабатывает, информация лежит мертвым грузом. С компьютером просто: если мы дорожим информацией, которая заложена в память машины, нам ничего не стоит снять копию и хранить, скажем, отдельно, в другом месте. При неполадках мы загружаем сохраненную информацию в другую машину или можем заменить, подчистить память. Что делать с памятью человека? Ее нужно восстанавливать, как есть. Этим мы и занимаемся…

Де Мирмон попросил меня, чтобы при появлении Петра я не вступал с ним в разговор. Он предпочитал подать мне знак в нужный момент, ему хотелось проделать какой-то тест. Но, видимо, этим и объяснялся его энтузиазм, с которым он отреагировал на мой первый звонок, когда я попытался назначить дату и время визита.

Теряя в себе уверенность, я пообещал выполнить просьбу.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — сказал де Мирмон.

В кабинет вошел высокий, худощавый мужчина с седой головой. В следующий миг я едва не сорвался с места.

Это был Петр. Не кто иной, как Петр Вертягин. Но его невозможно было узнать. Постаревший, он выглядел на все пятьдесят. В его сером асимметричном лице появилась что-то простоватое и аморфное. На нем были изношенные выглаженные джинсы, рабочая куртка из парусины. На меня он даже не посмотрел, как будто не заметил моего присутствия.

— Ну, как наши дела, Питер? Что нового? — заговорил де Мирмон с неестественным воодушевлением.

— Спасибо… Слава богу, — нерасторопно произнес Вертягин.

— Питер, будьте добры, представьтесь, пожалуйста, — попросил де Мирмон и покосился в мою сторону.

— Здравствуйте, — кивнул мне Вертягин, едва удостоив меня вниманием.

— Присаживайтесь, у меня к вам дело… — Врач указал на обитый кожей стул перед письменным столом. — То есть разговор… Давайте кое-что уточним. Хотелось бы это услышать от вас лично. Скажите нам, кто вы, как вас зовут, чем вы занимаетесь?

— Что с вами, доктор? — удивился Вертягин; он сел на стул и прямо переспросил: — Зачем повторять всё это?

— Прошу вас. Чего вам стоит?

— Садовник. Крафт, — пробормотал тот и мельком глянул в мою сторону.

— Вы не помните этого господина? — спросил де Мирмон.

Петр смерил меня продолжительным взглядом и отрицательно покачал головой:

— Нет, не помню. А должен?

— Вы были когда-то знакомы.

— Вряд ли… Мы никогда не встречались… — Петр печально усмехнулся.

— Вы всё-таки постарайтесь вспомнить. Под Парижем, в Гарне… Вы же помните Гарн?

— В Гарне жил мой родственник. Но я… Я был там раз в жизни.

— Родственник… А кто именно? Вы не помните фамилии родственника? — спросил де Мирмон.

— Двоюродный… То есть даже троюродный, — флегматично ответил Петр. — А фамилия, если не ошибаюсь, Вертягин.

— Вы не находите эту фамилию немного… как бы это сказать… необычной?

— На французский слух все русские фамилии кажутся необычными… — Вертягин опять усмехнулся.

— Хорошо. В таком случае какое отношение эта русская фамилия имеет к вам, если вы Крафт? — спросил де Мирмон с подвохом.

— Затрудняюсь ответить.

— А вы постарайтесь. Напрягите память, Питер, прошу вас.

На миг оробев, Петр отрицательно покачал головой:

— Нет, не помню.

— Когда это было? Гарн, я хочу сказать…

— Несколько лет назад. Лет десять назад, — ответил Петр с поспешностью, которая показалась мне неестественной; и он не замедлил скользнуть по нам растерянным взглядом.

— Вы встречались с господином у вас дома, в Гарне. В Гарне жил не родственник, а вы сами. А до этого вы встречались в России, много лет назад. Он приехал вас навестить… — Де Мирмон перевел на меня настойчивый взгляд и многозначительно замолчал.

— Да, это правда, — с трудом вымолвил я; в горле у меня застрял ком, я вдруг не мог отделаться от ощущения, что происходит какая-то ошибка, и с этого момента я уже ждал одного: чтобы эксперимент побыстрее закончился.

Петр посмотрел на меня в упор. Его глаза вдруг показались мне ясными, до странности откровенными и вместе с тем полными снисхождения.

— Простите, я вас совершенно не помню, — сказал он, и на лице у него отразилось какое-то усилие.

— Ну да бог с ним, — свернул тему де Мирмон. — Как вам у нас? Вы всем удовлетворены?

— Здесь, в клинике?.. — вновь удивился Петр вопросу.

— Есть ли какие-то пожелания?

— Сколько раз уже говорил вам, что повара нужно гнать в шею. Совершенно не умеет готовить, — заговорил Петр с внезапной приподнятостью. — И розы под стеной пора пересаживать. Об орхидеях в кадках я не говорю… Вы обещали… Мне нужна земля, удобрения, пленка…

— Вам всё привезут. Думаю, на следующей неделе, — пообещал врач, скользя по мне беглым взглядом, и разочарованно прибавил: — Вы можете идти, Питер. Спасибо, что зашли. Кстати, у меня к вам будет поручение. Зайдите ко мне перед ужином.