Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

Когда они ввернулись в центральную комнат и Обри предложил выпить по чашке кофе, Петр спросил его:

— Вы, случайно, не знали такую Вертягину? Она бывала здесь в санатории… Как он называется, уж не помню — с такими оранжевыми тентами над окнами.

— Мартель де Жанвиль?.. Этот санаторий принадлежал раньше военным, — сказал Обри.

— Нет, я имею в виду гражданский. Она приезжала лечиться в пятидесятых годах, да и позже.

— Художница? — спросил Обри.

— Да. Она как раз лечилась от туберкулеза.

— Нет, не помню… — Обри отрицательно покачал головой. — Как вы сказали?

— Может быть, Крафт? Анастасия Крафт — это имя вам ничего не говорит? — переспросил Петр. — Русская.

Старик насупился, двигая в орбитах огромными глазами, делал над собой усилия.

— Скульпторша? — вдруг спросил он. — Почему вы говорите «художница»?

Петр едва не пролил на себя кофе. Ошеломленно уставившись на хозяина, он не знал, что сказать.

— Как же, помню. Она жила где-то… Где-то под Биаррицем, если я не ошибаюсь, — подтвердил Обри. — То есть нет, в Центральном массиве. Помню, конечно! Была такая. Сам я с ней мало общался. Это ваша знакомая?

— Бабушка.

— И дочь у нее была очень красивая… Жила тоже под Биаррицем? — уточнил Обри с удивлением.

— Моя тетя.

— Ну, мой друг… Так мы с вами… Чудеса! А вы говорите — профан. Да с такой бабушкой… — изумленно бормотал Обри. — Нет, сам я знал ее очень мало. Но Роз, моя покойная жена… Роз ведь тоже была из санаторных. Так мы и познакомились. Господи! — Обри трагично тряс щеками. — И что же она теперь, ваша бабушка?

Потрясенный или даже подавленный, но он и сам не понимал, чем именно, Петр молчал, о чем-то раздумывая, из чего Обри сделал свой вывод.

— Понимаю… Они с Роз очень дружили одно время, хотя и разница в возрасте между ними была большая. Сколько лет-то прошло? Роз ушла из жизни два года назад… Жизнь ведь, знаете, это как приговор с условным сроком, который, если судье того захочется, будет продлен, а если не захочется — укорочен… Так иногда шутила Роз. Она ведь тоже была художницей, но так — больше увлекалась. Я ей мастерскую построил… — Обри замолчал, но тут же спросил: — Да вон там, слева, вы видели?

— Стеклянный домик?

— Стеклянный домик. Хотите посмотреть? — Испытующе, с мольбой в глазах Обри пристально смотрел на гостя.

— С удовольствием…

Они молча вышли, обогнули дом с тыльной стороны и, пройдя через газон, подошли ко входу в строение, сооруженное наполовину из бетона, наполовину из стекла. Обри открыл ключом дверь, и они оказались в просторном помещении с высоким, полностью застекленным потолком. Вдоль стены стояло три мольберта и старое плетеное кресло, прикрытое чем-то бежевым, которое Петр мгновенно узнал. Это было то самое кресло, в котором жена хозяина позировала спиной для портрета, висевшего в коридоре.

В мастерской стоял спертый воздух. Полностью открытая солнцу комната в жаркие дни, видимо, сильно нагревалась. Приблизившись к витражу, который был обращен на ослепительно сиявшие кряжи Белой горы, Обри открыл щеколду, растолкал створки в стороны и, окатывая Петра взволнованными взорами, пробормотал:

— Вот здесь. Да, знаете… Всё как-то поздно приходит. Вам нравится?

— Не мастерская, а храм… — сказал Петр, чувствуя, что старик трепетно ждет похвалы.

— Так и Роз говорила!.. А это ее работы… — Старик ткнул пальцем на холсты, аккуратно составленные у стены слева от входа и запечатанные в целлофановую пленку. — На стенах их не могу держать, вы понимаете… Я бы вам показал… — Обри неуверенно оскалился.

— Картины не портятся от такой жары?

— Бывает, конечно, жарко. Но когда я дома, держу всё открытым. А на зиму подвел отопление. Всего шестнадцать градусов…

Не дождавшись ответа на свой вопрос, старик направился к холстам и стал разворачивать их лицевой стороной, как в подвале, разбирая всю стопку, один холст за другим. Картины трогали какой-то показной легкомысленной жизнерадостностью.

— Очень хорошие работы, — сказал Петр, но не знал, как лучше отреагировать, чтобы не нанести обиды.

— Да, знаете… Иногда я их разбираю, и часами могу разглядывать… — Старик отчего-то замешкался. — Вы сами-то, я понимаю, адвокат… Но никогда не увлекались?

— Живописью? Когда-то даже учился. Бабушка хотела, чтобы я стал художником, — сказал Петр.

— И что вам помешало?

— Когда попадаешь в такую мастерскую, невольно задаешь себе этот вопрос, — кивнул Петр. — Кажется, сел бы за мольберт и сам бы стал рисовать… Здесь изумительно.

И он нисколько не кривил душой. В мастерской действительно царила удивительная атмосфера. Мягкий дневной свет, падающий с потолка, сглаживал тени. За окном сочно зеленели ухоженные газоны. Стояла необычная тишина. Безукоризненная чистота чем-то манила к себе. А когда тяжеловатый внутренний запах выветрился, стал чувствоваться душок скипидара и чем-то приятный, на эссенциях настоянный дух масляных красок.

— Что же вам мешает? — спросил Обри. — Пожалуйста! Я вам дам ключи, можете приходить.

Петр развел руками.

— Ну а что?.. Раз уж отдыхать приехали! Что лучше — овец ходить разглядывать?.. Я днем на работе. Один будете. Тишина, покой. Тут есть всё, что нужно: краски, кисти… Роз любила запасаться. Одних холстов тут штук пятьдесят осталось, любых размеров… — Обри прошел в угол, распахнул дверь в небольшую чистую каморку, которая была заставлена подрамниками и готовыми, натянутыми холстами. — Не скрою от вас, мне было бы очень, очень приятно.

— Нет, что вы! — запротестовал Петр. — Я ведь совершенно далек от этого. Но спасибо за предложение.

— Соглашайтесь! — потребовал Обри со странной категоричностью.

Петр вынул из стоявшей на передвижном столике жестяной банки две новые кисти и, гладя ими внутренность ладони, неуверенно произнес:

— Переводить краски?

— Вот именно! Вот именно! — выпалил Обри. — Для меня это будет как… Да вы не понимаете! Роз была бы счастлива, уверяю вас! Я вам сразу дам ключи… — Обри ринулся к выходу, вырвал из замочной скважины связку с ключами и стал срывать нужный ключ. — Берите! Вы просто не представляете… От дома я вам тоже дам ключи, вдруг захотите отдохнуть, приготовить… выпить чего-нибудь.

Петр взял протянутый ключ, недоуменно разглядывал его и, подняв взгляд на старика, вдруг осознал, что довел его до такого же невменяемого состояния, как и вечером накануне.

— Я попробую, — сказал он. — Когда вы уходите на работу?

— Да какая вам разница, когда я ухожу! Приходите в любое время! Завтра же! — От возбуждения Обри кричал на весь двор. — Я в шесть тридцать уезжаю. А вернусь не раньше пяти. Да и не обращайте внимания. Ну вот…

Старик тяжело перевел дух и стал строить немые гримасы, боясь поднять на гостя глаза…