Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

После заката, как только солнце скрылось, предгорья сразу же утратили объемность очертаний и казались теперь близкими, доступными, но не имели той притягательности, которая минуту назад была столь ненасытной для глаз и томительной.

Вглядываясь в тихую, серую дымку угасающего дня, Петр сидел в соломенном кресле, от усталости и от некоторого опустошения был не в состоянии вылезти из него, чтобы пройти к умывальнику и вымыть руки или хотя бы дотянуться до зажигалки и зажечь сигарету, хотя судорожно хотелось курить. День пролетел незаметно. Но он осознал это лишь в тот момент, когда с улицы донесся скрип ворот и послышался хруст гравия под шинами въехавшего во двор автомобиля.

Обри вернулся. С минуты на минуту хозяин должен был появиться на пороге. В один миг Петр вдруг почувствовал всю нелепость своего положения, словно был пойман с поличным: казалось вдруг ребячеством довести себя до такой степени усталости никчемным времяпровождением.

Он вылез из кресла, прошел к раковине, подставил голову под струю ледяной воды, вытерся и хотел выйти на улицу, но невысокая тень хозяина выросла на пороге.

— Принимайте гостей! — бросил старик, снимая очки и оскаливая желтые зубы. — Значит, приехали… Ну, что ж, очень рад.

— Уже шесть? — удивился Петр. — Я не думал, что так поздно.

— Восьмой час, мой друг! Ну-с, показывайте, чего вы тут понастряпали… — Красный как рак, весь в испарине, Обри шнырял глазами по сторонам. — А запах, боже праведный… Какой запах! — забормотал он, вдохновенно шевеля ноздрями. — Вы весь вымазались… Там же халаты висят, вы не нашли их?

Подойдя к мольберту, выставленному на середину мастерской, хозяин оглядел два небольших холста, прислоненных к нему на полу. Это были два синеватых этюда с пейзажами, сработанные мрачной и жирной палитрой. Развернув мольберт к окну, Обри поставил на него один из этюдов и принялся рассматривать холст в упор, после чего с тем же восторженным благоговением взялся за второй этюд. Насмотревшись, старик перевел взгляд на третий холст, самый большой по размеру, метра в полтора высотой, который был отставлен лицевой стороной к стене.

— Что-то есть, уверяю вас… — заключил Обри.

— По-моему, нет ни малейшего сходства, — сказал Петр.

— Сходство?.. С горами, что ли?.. Да какая вам разница? Мы с вами уже обсуждали эту тему. Зато нерв, ты посмотри… — Старик показал Петру кулак. — Плохой художник копирует, он всегда находится в состоянии уподобления, а хороший изображает вещи и находится в состоянии эквивалентности с ними. Это мнение Леже… Ну, пейзажики, это ладно — навазекали, так что ж теперь. А вот этот…

С неменьшей бережностью, обеими руками Обри оторвал от пола самый большой холст и развернул его лицевой стороной. Холст был однозначно абстрактным. Он изображал асимметричную композицию, некую темную, с серым отсветом массу, слегка завалившуюся к правому краю. Обри повернул холст к свету и долго, сильно скалясь, разглядывал его, меняя углы зрения.

— Что ж, недурно, — заключил он.

— По-моему, ужасно, — сказал Петр. — Адский труд, а видите, что получается?

— Совсем недурно, зря вы, — повторил Обри; тень интриганства, не сходившая с его лица, уступила место рассеянному умилению. — И фактура, смотрите-ка! Не богатая, но то, что надо. А эти ошметки по краям! Специально налепили?

— Куски краски? Нет. Я тут нашел баночку умбры, — сказал Петр, — почти засохшей.

— А край! Посмотрите край! Прелесть, какая прелесть… — Восхваляя, Обри причмокивал, безымянным пальцем проводил по правому краю холста, там, где жирный, черно-коричневый масляный тон оставался незаконченным и обнажал белую грунтовку. — Ну что ж, я от души рад, что мы с вами, так сказать… Вы во сколько приехали?

— В одиннадцать.

— Ели что-нибудь?.. Нет?! Сейчас мы что-нибудь сварганим. Мне тут стряпают по вечерам. Соседка… — Обри взглянул на часы. — Еще рано. Через час, дождетесь? Пока бутерброд могу сделать.

— Я бы лучше… выпил чего-нибудь, — сказал Петр.

— Виски?! — обрадовался хозяин. — Какого хотите?

— Всё равно.

— Сейчас вернусь!

Обри вылетел на улицу. Вернувшись через минуту с бутылкой «Чивас Ригал» и с двумя стаканами, он налил в каждый по тройной дозе и расхаживал по мастерской со стаканом в руке, озабоченно оглядываясь на последний большой холст и комментируя:

— Всегда поражаюсь, как так получается, что одним дано, а другим фига с маслом. Один может — сел и одной левой! А другой — хоть режь его на куски… Вообще-то я давно придерживаюсь мнения, что в каждом из нас сидит художник. Способность к художественному творчеству заложена в человека с рождения. Вопрос в том, как складываются жизненные обстоятельства. Тут даже дарование ни при чем. Тут что-то в психическом складе, в воспитании. А всё же страшная несправедливость. Страшная! Не согласны со мной?

После тихого дня Петр с трудом привыкал к столь бурной атмосфере.

— Ну что вы молчите? Не согласны?

— Есть несправедливости пострашнее, — обронил Петр.

— Например?

— Попробуйте объяснить голодному или нищему, что это так страшно, что ему не прожить без картин.

— Не знаю, не знаю… — завздыхал Обри. — Я придерживаюсь другого мнения… Попробуйте убедить человека имущего, который трудился в поте лица всю свою жизнь, что ему хорошо, а другому, у кого не получается так трудиться, что ему плохо… Можно и, как вы, в другую сторону развить, правда… — Обри осекся и что-то сверял по лицу гостя.

— Не всё же так относительно. Вы слишком обобщаете, — сказал Петр.

— Э-э, мой друг, это вы обобщаете. А вот представьте на миг, что тот, у кого больше, дает тому, у кого меньше, независимо от того, больше он трудится или меньше… сознавая, что тот, кому больше дано от природы, должен, в свою очередь, давать больше тому, кто получил изначально меньше. Что получится?.. Ну что, по-вашему?

— На земле наступит рай. Если главная цель достигнута — зачем продолжать? — ответил Петр несерьезным тоном.

Смерив его укоризненным взглядом, Обри затряс мясистыми щеками и категорично подвел черту:

— Значит, согласны со мной… Но я бы немножко по-иному сформулировал. Главным результатом было бы полное переосмысление всех целей… Цели жизни. Смотрите, как всё просто сегодня! Как просты цели! Наша жизнь проходит… ну, если не с целью извлечения выгоды или получения удовольствий лично для себя, то, скажем, с целью облегчения жизни близких. Благополучие заразительно. Оно увлекает за собой как горный обвал, — привел Обри неожиданное сравнение и тут же приобрел вид человека, который пытается скрыть распирающее его удовольствие от возможности высказаться, но не в состоянии этого сделать, потому что это просто выше его сил. — Что бы мы ни говорили, цель… и какая бы она ни была… необходима всем! И эта цель для нас, в конце концов, проста и ясна — уменьшить по мере возможности страдания, свои собственные и чужие… Смотрите, как в природе всё устроено… Как всё просто! Выжить, получить побольше солнечного света, потомство оставить… И за счет этой простоты всё как бы умнее, правильнее. На чем всё это замешено? Из чего сделан этот цемент? Этого нам знать не дано. Но наблюдать проявления этого механизма, любоваться готовым сооружением мы можем. Согласны?