Мари Осмундсен - Благие дела

Он вскрикнул и упал в Карианнины объятия, а она прижимала его к груди и гладила, прижимала и гладила. И улыбалась безмятежной, счастливой улыбкой.

Потом она открыла глаза и обнаружила, что наверху, над кроватью, зажатые между двумя рамами большого слухового окна, мечутся крошечные, величиной с мизинец, ангелочки. Их была целая стая, и они в страшном волнении бились в стекло, порхали из стороны в сторону, пытаясь вырваться оттуда. Они были прозрачные, в коротеньких туниках, с крылышками, как у поденок, и с хрустальными, ничего не выражающими личиками.

Карианна тихонько засмеялась, смех накатился на нее горячей, темной волной, поднявшейся откуда-то снизу, от груди и живота.

— Даниэл, — позвала она, не снимая руки с его шеи, тонкокожей и трепещущей под ее ладонью. Он приподнял смущенное лицо с Карианниного плеча, посмотрел на нее. — Как они живут? — спросила она. — Чем питаются?

— Что-что? — не сразу понял Даниэл, но в глазах его уже наметилась улыбка.

— Я про твоих ангелов, — сказала она. — Вон тех, наверху.

— Это не ангелы, а демоны. Они жрут все подряд, они всеядные.

— А вот и не верю, — прошептала Карианна. — Ты их кормишь нектаром и амброзией. Наверное, дорогое удовольствие…

— Прости, что я поторопился, — сказал Даниэл, — даже не подождал тебя.

— Ничего, не страшно…

Но теперь он должен был что-то сделать, и она тоже, иначе она растает и медовой лужицей просочится через одеяло, через простыню, через матрас и кап-кап-кап… протечет на линолеум под тахтой и исчезнет, а ему придется брать ведро и тряпку и подтирать Карианну с пола, соскребать ее чайной ложкой, собирать по капельке пипеткой, а потом отправлять в стиральную машину и тряпку, и матрас, и постельное белье… Пожалуй, это будет слишком хлопотно, проще поступить по-другому…

— Помоги мне, — попросила Карианна. Он выскользнул из нее…

Брюки все еще путались у Даниэла в ногах, и он сел на постели и стащил их, затем лег рядом с Карианной и, опершись на локоть, принялся гладить ее, смотреть на нее. В его взгляде не было сейчас ни сосредоточенности, ни особой нежности, он глядел прямо и открыто, не испуганно, ничем не прикрываясь… А ее кожа тем временем откликалась на прикосновения его ладони.

— Я больше не буду болтать глупостей, — затаив дыхание, прошептала Карианна. Она прильнула к нему, подставила себя его пальцам, его нервным окончаниям… — Не так сильно, — шепотом попросила Карианна и отдалась своим ощущениям.

Она чувствовала его взгляд. Чувствовала его руку. Она ощупью нашла вторую руку и ухватилась за нее… Теперь Карианна стала водорослью, с которой играл прибой страсти, она моталась по воле волн, и единственной ее опорой была рука Даниэла, которой она не выпускала, раскачиваясь взад-вперед, взад-вперед… Наконец ее закружило водоворотом, и она растворилась в блаженном хаосе соленого моря, разбившись на тысячи щекотных пузырьков.

Карианна услышала собственный всхлип. Даниэл обнял ее, и она, приникнув к нему, осталась лежать так, молчаливая, уставшая и счастливая.

Через некоторое время, довольно не скоро, она почувствовала легкое давление на одно бедро: Даниэл готов был продолжать… Она оторвала голову от его плеча и с любопытством взглянула на него.

— Ты потрясающий, — едва слышно проговорила она, отметив в своем голосе улыбку.

— Это ты потрясающая, — отозвался он.

Она повернулась к нему спиной и ощутила, как вожделение перетекает из его пальцев в нежную кожу вокруг ее сосков, которые в свою очередь искали его руки, говорившие с ней, с ее телом… Она была возбуждена и распахнута эмоциям, он проник внутрь, и она приняла его… Карианна лежала, зарывшись головой в подушку, и, обнажив передние зубы, скулила, рычала, стонала… Но вот они с Даниэлом слились в один раскаленный шар, и она больше не могла разобрать, где кончается ее кожа и где начинается его, она только почувствовала, как по ним обоим прокатились волны судорог, и растянулась на постели с ощущением опустошенности, чистоты, усталости и блаженства.

Они заснули под его одеялом, свернувшись в клубок, сплетясь руками и ногами, с улыбкой на лицах, утомленные и счастливые, как дети. Наверху, между оконными рамами, ангелы постепенно сбились в сонные кучки, и слабый шелест их крылышек и голосов затих.

Позже Карианна подкралась к окну и угостила их нектарной воздушной кукурузой, она и потом не раз делала это, когда Даниэл отлучался из комнаты: стоя на цыпочках на журнальном столике, она протягивала наверх липкую, сладкую кукурузу и ощущала, как жадно тычутся в ее ладонь их клювики-рты.

Ангелы пытались протиснуться в узкую щелку приоткрытого окна, но так ни разу и не сумели: Карианна не выпускала их наружу.

Карианна и Даниэл встречались часто, не меньше двух-трех раз на неделе, а потом еще и в выходные. Он был с ней все время, в виде имени, лица, голоса, иногда на уровне подсознания, но во всех случаях как некое материальное начало, даже если Карианна не думала о нем.

Все-таки она ночной зверь, решила про себя Карианна, которая с благодарностью, с распахнутой душой принимала зимнюю тьму. Окружающий мир был четок и исполнен смысла. Прежде всего работа — вместе с другими чертежниками Карианна сидела в разбитом на клетушки необъятном зале с его хаосом схем, архивных карт, рейсшин, перьев, лекал, телефонов и людей, призванных в своей погоне за Обобщенным Изображением дотошно прослеживать нервные магистрали города… Кто помимо сотрудников этого зала задумывался о необходимости контроля за силами, снабжающими город теплом и светом, за этими грозными, прирученными человеком силами, которые прятались в кабелях глубоко под асфальтом, гудели в мачтах высоковольток и проникали по проводам в глубь жилых домов, заводов и учреждений?

Даниэл , говорила она про себя, Даниэл? Эгей, Даниэл!

Все было ясно и определенно, ее ноги бодро и жизнерадостно шагали и по полу, и по улицам, она по-прежнему дважды в неделю ходила на тренировки, а вечером еще иногда бегала трусцой, она чувствовала, как с каждым днем делается все сильнее и сильнее. Пределов совершенствованию не было никаких, рано или поздно она получит на каратэ черный пояс, это вполне достижимо. У нее были хорошо отработаны удары ногами, и справа, и слева, она умела подать, запросто делала семь отжиманий после полутора часов напряженной тренировки, но, как утверждал тренер, ей хуже давались приемы руками. Она упражнялась Дома, перед зеркалом. И с озорной улыбкой смотрела на свое отражение, любуясь им. Она чувствовала себя зимним зверем, волчицей, поджарое тело которой должно было служить ей в этом мире до скончания веков.

Даниэл… Привет, Даниэл!