Мари Осмундсен - Благие дела

Но вот музыка смолкла.

Даниэл с Карианной посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, не допив пива, которое осталось едва пригубленным, почти одновременно встали. Его куртка висела на спинке стула, ее была сдана в гардероб. Они рука об руку поднялись по лестнице, прошли в дверь и окунулись в промозглость первой снежной ночи.

— Это похоже на занятия спортом, — пыталась объяснить Карианна. — Ты собираешь свои возможности и выкладываешься, заставляя работать все тело, ты ни о чем не думаешь, все происходит само собой. Абсолютно закономерно… и безупречно, потому что ты вкалываешь и вкалываешь, чтобы достичь совершенства. И в то же время потом появляется ощущение опасности, риска. Потому что тут задействовано все: кровь и плоть, кости и мускулы, твои внутренности, твое пищеварение, сознание твоей силы. Иногда я просто пугаюсь. Если я в хорошей форме, я чувствую в себе чудовищную силу, и мне становится страшно. Еще немножко, и я поверю в собственное всемогущество. Это как притягивающая бездна, понимаешь? И в этой музыке мне почудилось нечто сходное.

— Угу, — пробормотал Даниэл.

Они держались за руки, и, разговаривая с ним, Карианна радовалась его присутствию рядом, она представляла себе его лицо, нежную тонкую кожу у висков и на губах, нос, который, наверное, немножко мерзнет, мокрый снег на щеках, приземистое, крепко сбитое тело Даниэла.

Кожей ладони она ощущала, как подрагивает его рука. Варежка у нее была надета только на левую руку, а правую он держал в своей. Было холодно. Рассуждения давались Карианне с неимоверным трудом, она предпочла бы бросить их и помолчать. Но она понимала, что тогда в их отношения вкрадется нечто иное. К тому же для нее важно было объясниться и она продолжала свои попытки: нескладные, неумелые, беспомощные. Ей непременно нужно было достучаться до него, растолковать ему, разъяснить именно это!

— Какого черта! — вскричала она наконец, на грани слез.

Они почти миновали Дворцовый парк и вышли на Парквейен. Даниэл обнял ее за плечи и прижал к себе, Карианна сунула правую руку ему под куртку — это была светлая дубленка, мехом внутрь, под ней было жарко, как в печке. Карианне хотелось прильнуть поближе, она улыбалась своим мыслям, своим сладостным ощущениям. Ей было так сладостно, что на лице появилось медовое выражение, губы стали сладкими, как мед, все тело превратилось в тягучий мед: груди и ягодицы, ступни и шея, которую щекотали завитки медовых волос. Даже между ногами у нее образовался горшочек меда, в котором с бульканьем лопались, поднимаясь на поверхность, медовые пузырьки.

— Ты такая прелесть, — проговорил он, и Карианна расплылась в улыбке, запрокинув голову ему на плечо. Деловой тон, которым были произнесены эти слова, подсказал ей, что Даниэл осознает сомнительность комплимента и исходит из того, что она достаточно умна и не обидится на него. Просто это была правда, которую надо было выразить. Карианна спрятала лицо у него на шее и, давясь от нараставшего в ней радостного смеха, уткнулась носом в жаркую ямку над самой ключицей… Как там хорошо пахло! Теплой кожей, к которой примешивался резкий металлический запах пота, вроде пряностей в только что испеченных булочках. А еще тут был какой-то дух, напоминавший лето: свежескошенное сено, сырая земля?

— Самый чудесный аромат на свете, — мечтательно изрекла она из-под дубленки. — Теплый запах мужчины.

— Я перед выходом принимал душ, — сказал он, и она снова порадовалась его тону: Даниэл чувствовал себя неуверенно и не скрывал этого, он доверялся ей, он шел на риск.

— Мылом от тебя, к счастью, не воняет, — отозвалась Карианна. — Запах естественный.

Даниэл был ненамного выше ее. Карианна привыкла высоко задирать голову, сейчас этого делать не требовалось, она и так легко встречалась с ним взглядом. Ей нравилось лицо, которое она видела перед собой. При ближайшем рассмотрении оно оказалось вовсе не красивым, для этого оно было слишком топорное, слишком широкое, слишком угловатое, привлекали прежде всего насыщенность цвета и выражение глаз, смотревших из-под темных, четко очерченных бровей, таившееся в них вожделение. Карианна улыбнулась. Большинство людей, знавших Даниэла, наверняка считают его красавцем, размышляла она. Она и сама так сначала подумала. Но это было неверно, и ее забавляла мысль о том, что она одна из немногих, кому это известно. А может быть, и единственная? Что, если никто другой не приглядывался столь внимательно?

Его руки прокрались под ее куртку, они были холодные, но это не имело значения.

— Пойдешь со мной? — спросил он.

Она покачала головой.

— Не сегодня. Лучше позвони мне.

Он долго испытующе смотрел на Карианну. Руки его гладили ее под курткой, поверх свитера, залезали под мышки, ласкали грудь, Карианна чувствовала, что вот-вот растает, растечется медовой лужицей по заиндевевшей траве парка.

— Сегодня я пойду домой, — прошептала Карианна, — одна. Я работаю в картографическом отделе Управления по энергетике. Давай ты туда позвонишь, хорошо?

Поколебавшись, он кивнул — ей не пришлось ничего объяснять. Они пошли дальше, в обнимку, плечо к плечу, бедро к бедру. На пересечении Хегдехаугсвейен с Парквейен они расстались — так захотела Карианна, а еще она захотела на прощанье недолгий поцелуй, который действительно оказался очень недолгим, потому что она вырвалась от Даниэла: это уже опасно, посчитала она, это уже рискованно.

И чуть ли не бегом помчалась по направлению к Пилестредет.

Спасибо, не надо.

Она произносила эти слова тысячу раз, и они могли означать тысячу разных вещей.

Например, они могли значить: Премного благодарна, но у меня сегодня эти дела.

Или: Огромное спасибо, но я занята, я принадлежу другому мужчине.

Или: Спасибо, но ты мне не нравишься. (Это был как раз редкий случай, Карианна становилась все более сговорчивой по мере того, как делались короче осенние дни, и она все больше впадала в отчаяние из-за нехватки свежего воздуха и солнечного света, так что было очень мало мужчин, у которых бы она не подметила чего-то нужного для себя, позарез необходимого ей.)

Или: Спасибо, не надо, я не сплю с мужьями своих подруг. (Очевидно, Карианна все-таки, пусть даже не афишируя этого, намотала на ус историю с Рут, и, поскольку ее убеждения еще не подвергались серьезной проверке, она могла тешить себя иллюзией, что остается в некотором роде порядочным человеком.)

Или: Я считаю тебя опасным и боюсь рисковать. (Это не была боязнь физической расправы. Тут Карианна была уверена в своих силах, она знала, что сумеет не допустить ничего подобного. Она усматривала опасность в их глазах, в которых светился страх, а этот страх мог проявиться в самых разных формах: в нытье и распускании рук, в отказе, в пренебрежении или в прямом насилии. Как бы то ни было, любой из этих вариантов вызывал у нее отвращение.)