Деа Триер Мёрк - Зимние дети

Слава Богу, все это уже позади.

В палату входит врач. Он слушает сердце, легкие Вероники, щупает пульс и уходит.

Наконец-то они одни в палате, одни со своей малышкой. Зимний свет понемногу тает, и сумрак подкрадывается к столу, на котором лежит Вероника. В конусе желтого света настольной лампы они вынимают из кроватки маленький живой комочек.

Глаза Бредо сияют. Нет, до чего же она симпатичная, это крохотное дитя воскресенья!

Он берет на руки свое новорожденное чудо. Целует дочку. Осторожно гладит по лбу, по волосикам. Тихонько разговаривает с ней, как с маленькой приятельницей:

— Подумать только! Все эти месяцы, что ты лежала у мамы в животе, ты была уже девочкой. У тебя было все то же маленькое нежное личико. Ты лучшая из девочек. Ты наша дочка. Раньше нас было двое, теперь — трое. Раньше у нас не было ничего, теперь у нас есть все — человечек, готовый войти в наш мир.

Бредо кладет ребенка на животик к Веронике на грудь. Малышка поднимает головку. Надо же, какая сильная. Глазки темно-голубые, спокойные, с большими черными зрачками. Она почти не моргает. Смотрит прямо перед собой серьезно и сосредоточенно.

Ротик у нее как шелковый бантик. На ножках и ручках темные скорлупочки ноготков. Движения пока еще заторможенные, как при замедленной съемке. Она все еще связана с той неведомой страной, откуда недавно прибыла.

Она все еще — в этот неповторимый час — витает между утробным существованием и человеческой жизнью.

Входит нянечка с подносом.

— Не хотите ли подкрепиться? Пожалуйста. Папа, наверное, тоже проголодался. Присоединяйтесь, здесь хватит на двоих.

Никогда еще не ели они с таким аппетитом. Никогда не был чай таким горячим. Никогда в жизни не была Вероника так счастлива.

Из одного мира в другой.

Низкорослый, коренастый санитар с коротко остриженными седыми волосами остановил каталку возле Вероники.

— Перебирайся, мамочка.

Вероника осторожно перевернулась на бок и сползла на каталку, чувствуя, как хрустят у нее суставы. Девочку одели, и сейчас, закутанная в красное клетчатое одеяльце, она лежит на каталке рядом с матерью, в ее объятиях, и кончик носа Вероники уткнулся в носик ребенка.

В ногах — дорожная сумка Вероники, ее босоножки, транзистор и оранжевый махровый халат.

— Можно мне в отдельную палату?

— Нет, конечно. В отдельную тебя не положат, мамочка. Тут тебе не гостиница. Отдельные палаты только для тех, кто в этом нуждается. Нет, ты отправишься в палату номер один на десять человек. Это самая большая палата, зато и самая лучшая.

Ультразвуковая аппаратура, видимо, в работе с самого утра. В маленьком помещении это сразу чувствуется. Испарения многих человеческих тел прямо висят в воздухе.

Мария лежит на узкой кушетке. Перед ее глазами стенд с вырезками из газет, фоторепродукциями и письмами.

Мария подсунула руки под поясницу, на бумажную подстилку. Лежать на спине ей неудобно, но что поделаешь.

Молодой врач с черными усиками смазывает ей живот арахисовым маслом. Приятно снова видеть молодого мужчину, ощущать его близость.

Потом он кладет ей на живот датчик и начинает круговыми движениями водить им взад и вперед.

Ей уже дважды приходилось подвергаться этой процедуре. Но на этот раз в кабинете совсем другая обстановка.

Никто пока не произносит ни слова, и никто не проявляет беспокойства. И все-таки Мария чувствует какую-то напряженность. Молодой человек и женщина, стоящая за его спиной руки в карманы, настороженно следят за изображением на экране.

Что-то они ищут. Какое-то щекотное чувство возникает с левой стороны возле паха. Наверное, они ищут головку ребенка. Круги, которые описывает датчик, сужаются.

Поляроидной камерой врач снимает изображение на экране. Вынимая из камеры снимок, он ободряюще улыбается Марии.

Но не ускользают ли его глаза от ее взгляда?

Он делает еще целую серию снимков.

Светловолосая женщина смотрит на снимки и на экран, потом садится за письменный стол под доской объявлений, спиной к Марии.

Что-то они там увидели, это ясно.

Молодой врач выключает аппарат.

— Можете встать, — говорит он Марии.

— Вы ищете что-то конкретное? — спрашивает Мария, робко глядя на блондинку.

— Да, конечно.

— И что можно увидеть на вашем экране?

— Например, что у плода есть легкие, печень, почки, сердце. Можно определить их размер и расположение.

— А еще что?

— Можно увидеть, что у плода есть голова.

Есть голова! Да, почему бы ему не иметь голову!

Видимо, что-то в лице Марии заставляет блондинку отступить и снова взять в руки снимки.

Молодой человек с грохотом поднимается со стула. Сердце Марии колотится под больничной рубашкой.

— У вас невероятное количество воды, — говорит он. — И ваш ребенок там так бултыхается, что очень трудно было снимать, — вот смотрите сами.

Они раскладывают перед ней снимки. Коллекция полуабстрактного искусства из штрихов, пунктирных линий и расплывчатых белых пятен. Разобраться во всем этом может лишь специалист.

— А как вы определяете возраст плода?

— По размеру головы.

— У моего большая?

— Большая.

Расспросить бы еще, поподробнее, думает Мария. Да нет, видно же, что они не имеют права давать подробные разъяснения, тем более ставить диагноз.

— Что же все-таки у меня не в порядке?

— Совершенно честно — никаких отклонений мы не находим.

Блондинка в белом халате стоит перед Марией. Они одного роста и смотрят друг другу прямо в глаза.

— А как поступают, если все-таки отмечается какая-то аномалия?

— Если эта аномалия говорит о нежизнеспособности плода, тогда от него избавляются.

Они предполагают, хоть и не уверены в этом, что у ребенка водянка головы, думает Мария.

Блондинка собрала снимки, несколько штук вложила в историю болезни, которую убрала снова в большой желтый конверт. Заклеенный конверт она вручила Марии.

Мария вышла из лифта. Вот она и снова в своем отделении. Какой же у нее сейчас, наверное, безобразный, смехотворный вид в этих белых гольфах, которые спускаются на щиколотки, потому что в них нет резинки. Ужасное ощущение!

Время полуденное, и большинство пациенток спят. В дежурке старшая сестра сидит над какой-то историей болезни. Мария протягивает ей конверт.

— Ну, как дела?

Мария присаживается у столика. Сердце бьется у нее в горле, слезы бегут по щекам. Сдерживаться дальше нет сил.

— Что случилось? — удивленно спрашивает медсестра.

Слезы бегут Марии в рот.

— Случилось самое худшее — не знаешь теперь, на каком ты свете.

— Хочешь немножко выпить?

Старшая сестра берет ключ, который висит у нее на поясе, и отпирает шкафчик с лекарствами. Берет бутылку и наполняет маленький стаканчик. Мария знает, это успокаивающее снадобье, не имеющее никакого отношения к алкоголю. Она видела, как другие женщины иногда заглядывают сюда, прохаживаясь по коридору.