Деа Триер Мёрк - Зимние дети

Из кухни доносится спокойный голос старшей сестры.

— Нет, Баська, так дело не пойдет.

— Так дело не пойдет? — переспрашивает Баська со своим польским акцентом.

— Да, так дело не пойдет. Нельзя вести бесконечные личные разговоры по служебному телефону.

— Нет, нет! — Голос у Баськи виноватый. — Я звонить только мой любимый, любимый брат в Катовице.

— Даже если он такой любимый, все равно нельзя вести личные разговоры с заграницей из служебного помещения. Нужно же понимать!

— Понимать, да-да, конечно, понимать, — говорит Баська, стараясь замять неприятный разговор.

Ближе к вечеру Марии показалось, что у нее появилось какое-то повое ощущение, вроде бы тянет в пояснице.

— Нет, вряд ли это схватки, — говорит Расмуссен. — До срока ведь еще целый месяц. Просто ты сегодня прогулялась, на улицу выходила. Вот и неможется.

И все же… Такое ощущение, будто внутри у нее происходит что-то новое, непонятное. Будто звонит будильник. Мигает сигнал. Какой-то голос шепчет: пора! Она ложится и старается заснуть. На душе у нее почему-то очень легко.

В дежурке сидит седенькая, сгорбленная ночная дежурная и решает кроссворд. Кусает карандаш, смотрит в ночное окно и крупными печатными буквами заполняет клеточки кроссворда.

У этой дежурной есть тайный порок.

Да, тайный порок, которому она предается всякий раз во время ночного дежурства.

Каким-то образом ей удается настроить свой транзистор на частоты, которыми пользуется городская полиция во время ночного патрулирования.

Ночь за ночью следит медсестра за тайной жизнью города. Она слушает об ограблениях массажных клубов на Вестербро, знает, что некий мужчина упал в канал в Нюхавне. И что полиция послала за аквалангистом. Она усиливает звук, когда в черном квадрате охотятся за торговцами наркотиками.

На улице Ларс-Бьёрнстреде разбито окно в доме. Проститутка лежит на тротуаре окровавленная, с выбитыми передними зубами. Какой-то парень удрал с ее сумочкой.

Ночная дежурная в курсе всех событий.

Жизнь в ночном Копенгагене идет своим чередом. И она всегда знает, где что случилось. Она заваривает себе чай, откладывает в сторону кроссворд и слушает, слушает. Да, твердая рука закона не дает отбросам общества подняться выше основания общественной пирамиды.

Сегодня день выборов. Мария проснулась очень рано, встала и вышла в коридор.

Седенькая дежурная кивнула ей из-за стеклянной двери. Она привыкла к коротким прогулкам пациенток. Господи! Они так плохо спят, бедные женщины.

Мария заходит в уборную и обнаруживает у себя следы крови. Ее замутило. Она наклоняется над раковиной. Ее рвет.

Потягивание в пояснице, кровотечение, рвота — все это, вместе взятое, явный признак надвигающихся событий Опираясь о край раковины, Мария смотрит на себя в зеркало. Длинные каштановые волосы обрамляют бледный овал лица. Она видит лицо, которое неуловимо меняется. Оно не похоже больше на ее лицо. Оно похоже на лица всех тех, у кого начинаются роды.

Мария проходит в душевую и моет голову. Потом идет к дежурной. Та звонит в родильное отделение, спрашивает, как им быть.

— Мы посылаем вам акушерку, — отвечают ей.

В смотровой помощница акушерки осматривает Марию. Да, шейка матки начинает открываться. Марии следует немедленно отправиться в родильное отделение. Она ее проводит.

Мария прокрадывается в свою палату, тихонько в темноте, стараясь не разбудить других, собирает свои вещи.

В коридоре ее поджидает Сигне с взъерошенными, как всегда, волосами.

— Это правда? — встревоженно спрашивает она.

— Да, у меня схватки.

Сигне смотрит на нее, берет ее руку и пожимает. Они молчат. В такую минуту, что ни скажи, все будет не то.

Мария вешает на плечо сумку и идет за помощницей акушерки.

У самого выхода она оборачивается и видит Сигне и седенькую ночную дежурную — два силуэта в свете, падающем из стеклянной двери.

В темноватой уютной родильной палате ей надели на живот пояс с циферблатом. Пояс присоединен к аппарату, который улавливает даже самые слабые сокращения матки. Танцующая черная игла выцарапывает зигзаги — условный язык знаков — на белой бумажной полосе, которая с тиканьем, медленно, широкой волной выползает на пол.

Занавески на окнах задернуты. Горит лишь одна настольная лампа. Родильная палата походит сейчас на пещеру.

Мария дремлет. Она не знает, долго ли она уже здесь лежит, но вот дверь открывается и входит зав. отделением.

— Ого, вы уже здесь!

Он поднимает бумажную полосу и всматривается в тоненькую черную линию, образующую слегка холмистый ландшафт. Целая гряда разной высоты холмов сменяется затем плоской равниной.

Это схватки. Сама она ощущает их лишь как слабое потягивание в пояснице, но где-то там, в глубине, они идут. То напрягается, то расслабляется что-то в том внутреннем водоеме, в глубине которого бьется голубая рыбка.

— Мы возьмем пробу ваших вод, — говорит врач. — Сейчас вас перевезут в другое помещение. Там я с помощью тонкой иглы возьму у вас воды для анализа. Это не больно, вы не волнуйтесь.

Каталка проезжает сквозь свободно распахивающиеся двери на лестничную площадку и вкатывается в темный коридор. Ее толкает старый, совершенно седой санитар в белой куртке и черных брюках.

— Скажите мне! — обращается Мария к старику.

— Да?

— Если ребенок родится мертвый, куда тогда поступает мать?

— В гинекологию.

— А не в послеродовое отделение?

— Нет.

Санитар смотрит на нее так, словно хочет сказать: если у тебя есть еще какие-то важные вопросы, я охотно отвечу.

Он завозит каталку в маленькое помещение без окон и ставит под лампу.

Рядом с ее изголовьем застекленный шкафчик и столик на колесах. Зав. отделением обменивается несколькими фразами с медсестрой, потом обращается к Марии.

— Сейчас я возьму аминоцентез, — говорит он. — Это пункция плодного пузыря. Нужно взять на анализ околоплодные воды, анализ покажет, способны ли уже легкие ребенка к дыхательным функциям, и в зависимости от результата мы предоставим вам произвести на свет ребенка сегодня же или попытаемся временно приостановить схватки.

— Это то же самое, что хромосомный анализ? — спрашивает Мария, а сама думает: «Дело-то, наверное, не только в дыхательных функциях…»

— Проба берется таким же способом. Но исследуется другое. И мы не сможем вам сообщить пол ребенка.

Кончиками пальцев он легонько пробежал по ее животу.

— Часа через два будет ответ, тогда и решим, как нам поступать дальше.

Медсестра протягивает ему шприц.

— Сейчас я вас уколю.

Мария устремляет взгляд в потолок. Она совершенно расслабилась, лежит неподвижно, как мертвая, а тонкая игла уже проходит сквозь кожу, брюшную стенку, вонзается в матку, оболочку плода…