Деа Триер Мёрк - Зимние дети

Заговорить, что ли? — думает Мария. Хоть бы кто-нибудь произнес словечко… Как бы хорошо было…

Лицо и руки будто колет тысячей иголочек. Перед глазами плавают белые пятна.

— Постарайтесь дышать спокойней, — тихо говорит анестезиолог. — Вы нервничаете, из-за этого происходит перенасыщение кислородом.

Она нервничает? Правда нервничает? Вот уж нет. Наоборот, у нее чувство какой-то незнакомой доселе уверенности и просветленности от неизбежной встречи с собственной судьбой. Она уже в пути. И вскоре будет у цели. Ничего изменить уже нельзя.

В лоток все капает. Напряжение в теле слабеет. Живот опадает. Песок в часах все сыплется.

Время от времени кто-нибудь из тех, кто попадает в ее поле зрения, делает движение рукой.

Тошнота подступает к горлу.

— Меня тошнит.

— Это из-за схваток, — шепчет акушерка. — Главное, не волнуйтесь.

— Ну, вот и все, — говорит зав. отделением. Он убирает руку с ее лона, оборачивается и сдвигает шапочку на затылок. На лбу у него капли пота. — Измерьте количество воды.

Мария смотрит на свои часики. Прошло полчаса.

— Все хорошо, — говорит он. — Осложнений, которых можно было опасаться, не произошло. Теперь уже нет никаких препятствий к тому, чтобы роды прошли нормально.

Марию перекладывают на каталку и увозят из операционной.

Когда они въезжают в коридор родильного отделения, из какой-то палаты раздается пронзительный, душераздирающий крик.

Мария затыкает уши.

— Не могу я слышать крики.

— Кто это там? — спрашивает ее акушерка другую, пробегающую мимо, судя по всему, старшую акушерку отделения.

— Пациентка из десятой палаты. Первый из близнецов только что вышел. Видишь, как она исцарапала мне руку? Сверху донизу!

На стуле лежит «Экстрабладет».

На первой полосе заголовок: Почти полмиллиона граждан не собираются участвовать в выборах.

Вот уже третий раз Марию привозят в эту родильную палату. Занавески снова сдвинуты. Уже вечер. Очень уютно. Стены будто обиты коричневым бархатом.

Акушерка и ее помощница суетятся вокруг. Словно зверушки копошатся в палых листьях. Помощница сильно простужена! Марию это тревожит. Но что она может сказать?

Входит старшая акушерка.

— Позвонить вашему мужу?

— Он сейчас в Гренландии.

— Ну а кому-нибудь другому, кого вы хотели бы видеть около себя?

— У меня есть сестренка, но я считаю, что ей тут совсем не место.

— Вы уверены?

— Да, то есть… нет, не надо. Если с ребенком что-то неладно, я… я-то уже к этому готова. А для нее это будет ужасно. Так что не стоит ее вызывать, правильно я рассуждаю?

Старшая акушерка хмыкнула.

Вы не согласны?

Это вопрос этики. Что тут можно сказать.

Акушерки переглядываются.

Итак, решено. Никого не приглашать.

— Я вижу, у вас мочевой пузырь полон, давайте-ка освободим его, — говорит акушерка и подставляет Марии судно.

Мария закрывает глаза и напрягается.

— Не могу.

— Ну постарайтесь. А то мне придется спустить мочу катетером. Лучше вы сами.

— Да не могу же я. Не получается.

Акушерка вводит ей катетер. И ничего страшного. Совсем не так неприятно, как можно было ожидать.

Акушерка уверенно кладет руку ей на опавший живот и начинает прощупывать.

— Ребенок небольшой, — говорит она. — Я думаю, не больше двух с половиной килограмм.

— Двух с половиной? — Перед глазами Марии крутится, разбрасывая искры, огненное колесо. Это же гораздо меньше, чем предполагали.

— Как хорошо, что здесь тихо, — шепчет она. — Спасибо вам.

— Я позабочусь, чтобы вас не тревожили, — обещает акушерка.

— И больше никто сюда не придет?

— Нет, будем только мы. Ну и врач, конечно. Я так думаю, что через полчаса вы уже родите. То, что вам спустили воду, помогло шейке матки раскрыться.

Мария закрывает глаза и закидывает руки за голову.

Она чувствует, что акушерка испытывает к ней материнскую жалость. Эта женщина не бросит ее на произвол судьбы.

Комната золотистая, как янтарь. Мария произносит молитву, которой научила ее Расмуссен:

Схватки коварно подкрадываются к ее расслабленному телу. Тело напрягается, матка работает. Поясницу тянет и тянет. То слабая, то сильная боль. Боль возрождающая, восстанавливающая силы.

— Возьмите-ка маску. Нечего вам храбриться.

Акушерка показывает Марии, как пользоваться маской.

Так, теперь спокойный и глубокий вдох. Придерживайте ее правой рукой. И слушайте: должно звякнуть, как оконный шпингалет.

Помощница улыбается. Она очень милая. Только бы не подходила слишком близко — со своей простудой.

В одурманенной веселящим газом голове Марии чередой проходят картины. И каждая, прежде чем рассеяться, долго стоит у нее перед глазами, четкая до последней мелочи.

Вот молодой вьетнамец замер в зарослях высокого то ли тростника, то ли камыша. Бесконечно медленно начинает он раздвигать стебли камыша. Она вздрагивает. Вьетнамец вглядывается в бурую выжженную местность.

Насколько хватает глаз — опустошенная земля и лишенные листвы деревья.

Дверь открывается. «Тсс» — шипит акушерка.

— Что это за малышка у вас здесь лежит.

— Что? — Мария резко поднимает голову, маска падает на пол. — Разве я уже родила?

Высокий белокурый врач в белой майке, белом распахнутом халате, в белых брюках и дешевых круглых очках стоит возле ее изголовья. Из-под белой майки на груди выбиваются золотистые волосы. Он оборачивается к акушерке.

— Послушай, в чем дело? Может, она у тебя слишком надышалась?

Акушерка не отвечает.

— Но про какую малышку вы сейчас говорили? — вмешивается испуганная Мария.

— Да про тебя я говорил, — улыбается врач. — Из-за многоводья ты была такая огромная, а теперь, когда воды спустили, стала совсем маленькой — только и всего.

Слава Богу, значит, это он про нее сказал.

Это тот самый врач, что принимал ее тогда в декабре в женской консультации. Он говорит ей «ты». До чего же приятно! Наконец-то нашелся врач, который говорит пациенткам «ты».

Сейчас небось думает, как осторожен должен быть врач, разговаривая с женщиной во время родов, думает Мария. Мало ли что я могла подумать.

Янтарное освещение в родильной палате и простуженная помощница акушерки. Между своих согнутых в коленях ног она видит худощавую темноволосую акушерку.

Откуда-то очень издалека приходит схватка, прокатываясь по всему телу. Мария делает очень глубокий вдох, такой глубокий, что веселящий газ из черной маски проникает в легкие до самого дна, и слышит, как щелканье вентиля удаляется, точно шум отъезжающей машины.

Они с Захариасом сидят на дне океана. Они сидят обнявшись и будто на наклонной плоскости. Вода прозрачная, бутылочно-зеленого цвета. Высокие, гибкие водоросли сонно колышутся. Где-то на немыслимой высоте проплывает корабль. Его киль угадывается под поверхностью океана.