Деа Триер Мёрк - Зимние дети

Хороший народ, со стажем. Только бы сработаться.

Да, но то, что она сейчас угодила в больницу, ее коллегам жизнь не облегчило. Все женщины рожают детей, но в таком маленьком коллективе каждый работник на счету. Придется им искать ей замену на шесть недель раньше, чем предполагалось.

В последнее время проводилось множество всяких собраний. С родителями и с персоналом. С педагогами из других детсадов. Собрания в профсоюзе. Не говоря уже о семейных группах, на которые теперь поделили детский сад, чтобы иметь возможность подробнее поговорить о каждом ребенке. В последние месяцы четыре вечера в неделю были заняты подобными собраниями. А поскольку приходилось еще отсиживать лекции по политэкономии — это было уже чересчур.

Она устала и схватила простуду, и ей становилось все хуже и хуже.

Мария не замужем. Мать-одиночка — обычное явление в современном обществе. Больше половины родителей в их детском саду такие вот одиночки — и матери, и отцы. Супружество, похоже, уходит в прошлое.

Ее друга зовут Захариас. Он гренландец. Учится в педучилище и играет в одном гренландском бит-оркестре. Образцом им служит группа Суме и их новый солист певец Расмус Люберт.

Мария и Захариас еще не пробовали жить вместе. Был разговор о том, чтобы вместе с другими, у кого тоже дети, организовать своего рода коммуну. Чтобы жить в коллективе. Вот это было бы дело.

Ребенок не был запланирован. Но и не явился такой уж неприятностью. Когда Мария обнаружила, что беременна, она была очень рада.

Двадцать восемь — как раз подходящий возраст для того, чтобы обзавестись ребенком.

Если б только не это вот многоводье. Так не повезло!

Линда в ультразвуковом кабинете. Она лежит на узкой кушетке, живот ей смазали арахисовым маслом. Каждую минуту она ждет, что вот ей будет больно. Но боли нет. Только щекотно.

И все-таки Линда сжала кулаки, в ней напряжена каждая мышца. Никак она не научится расслабляться.

Молодой мужчина с черными усиками водит по ее животу металлической штукой — взад и вперед. Вообще-то, аппарат здорово смахивает на тот, что стоит в кабинете зубного врача.

Молодой врач посматривает то на ее живот, на котором пупок торчит, точно пробка, то на экран аппарата, стоящего перед ним на низком столике.

На экране вырисовывается картина из белых точек и штрихов. Время от времени врач задерживает движение металлической штуки и фотографирует изображение на экране с помощью поляроидной камеры. И тут же вынимает мокрый снимок и через плечо передает светловолосой женщине, которая все это время стоит у него за спиной и смотрит. И все это время они вполголоса весело переговариваются. Линда слышит, что они обсуждают график рождественских каникул.

Звонит телефон. Блондинка берег трубку, слушает, поднимает голову и вполголоса обращается к врачу:

— Это снизу, из консультации для беременных. Они спрашивают, можем ли мы подтвердить foetus mortuus [1] Смерть плода (лат.). ?

— Foetus mortuus?

— Да. Пациентка ощущает онемение матки. Пробы на беременность положительные, возможно потому, что ткань плаценты не повреждена. Алло! Да! Можем.

Она качает ногой.

— Сможем ли мы констатировать перелом шейного позвонка? Да, я думаю, сможем. Пусть пациентка поднимется к нам немедленно.

Она со вздохом кладет трубку. Боже мой! Взгляд ее падает на Линду, которая лежит затаившись, как мышонок, на своей кушетке.

Линда все слышала, но ничего не поняла. Она лежит и смотрит на экран. Наконец, набравшись храбрости, спрашивает о том, что ее занимает больше всего.

— А мою больную спину можно посмотреть?

— Нет.

— А кто у меня — мальчик или девочка, — можно увидеть?

— Нет. Но можно примерно прикинуть, какой у вас срок. И потом, можно увидеть плаценту и расположение плода.

— Хотите посмотреть изображение своего ребенка? — спрашивает светловолосая. — Вот смотрите, здесь отчетливо видно головку и туловище, а вот это ручка…

Когда Линда немного погодя, замерзшая, на негнущихся ногах, сжимая в руках большой конверт, выходила из дверей, навстречу ей попалась юная пара. Оба в куртках «аляска» с большими меховыми воротниками. Парень обнимает девушку за плечи, у девушки совершенно потерянное лицо.

— Ну как парень из ультразвука, хорош, а?

Линда давно уже заметила, что Оливия заглядывается на мужчин.

— Да, он очень симпатичный.

— Еще бы! — Оливия подмигнула Линде. — Небось не удержалась, заглянула в свою историю болезни.

— Да ты что, Оливия! — возмутилась Гертруда. — Такие вещи ни в коем случае нельзя делать. Это нарушение правил.

— Если бы я могла понять хоть слово из того, что они там пишут, я бы обязательно заглянула, — говорит Оливия.

Мария устроилась в гостиной. Просто для разнообразия. Она сидит в кресле, на коленях у нее развернутая газета.

На диване женщина в синем халате. Щеки у нее запали, да и живот не слишком велик. Если не знать, что у нее двойня, ни за что не догадаешься.

Рядом с женщиной сидит ее муж, здоровенный детина, который, сам того не ведая, ходит в отделении под кличкой «Страшила Ольферт». Это-то Линда успела ей сообщить.

На стуле сидит отпрыск этой парочки, пятилетний Ольферт, и играет с резинкой.

Слезы тихо бегут из глаз женщины, но мужа это, видимо, ничуть не трогает.

Мне наплевать, Ивонна, — говорит он. — Реви сколько хочешь. Мне впору самому завыть. Кто, черт возьми, по-твоему, должен обслуживать телефон, пока тебя нет? Можешь ты мне это сказать?

— Разве твоя мать не может помочь?

— Мать! Да что она понимает в нашем деле!

— Я знаю, что тебе трудно.

— Да, черт возьми! Очень трудно! Одному мне никак не справиться.

Страшила Ольферт так грохнул кулаком по столику, что пепельница подпрыгнула.

Ивонна пустыми глазами смотрит в пространство.

— Они сказали, что, если я выпишусь, они снимают с себя всякую ответственность.

— И прекрасно. Бери ответственность на себя.

Линда и Оливия в ванной помогают друг другу расчесывать волосы.

— Я слышала это собственными ушами, — говорит Оливия.

— Ультразвук? Ты уверена? — переспрашивает Линда, сжимая зубами заколку. — Неужели вреден?

— Точно. Говорят, в Швеции его вообще запретили.

— Нет-нет, не может быть, — чуть не плачет Линда.

Занавеска, отгораживающая душ, висит криво. Все здесь, в ванной, старое, изношенное и плохо работает.

В гостиной пусто, но телевизор включен.

На экране беззвучно мигает таблица. Пепельница на низком столике перед диваном полна окурков, смятых оберток от шоколада и сигарет.

Ивонна поправила подушки, выключила телевизор и сидит нахохлившись, втянув голову в плечи и глядя в пространство. Ей страшно подумать о ночи, которая обступает ее со всех сторон.