Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

Но говорить без толку. В этой семье у каждого свои любимые фокусы. Быстрее, быстрее, наскоро глотают завтрак, не жуя, и бегом из дома. Даже Зина минуты не может посидеть спокойно: подружки ждут. Она танцевать учится. Теперь Азриэл не принимал пациентов по утрам. Вместо этого он уходил в больницу, а оттуда — в амбулаторию на Граничной улице. Домой он возвращался после четырех, обедал и шел в кабинет. Принимал он с шести до восьми, но «психи», как Шайндл называла пациентов, часто приходили раньше.

— Ну, любимая, до свидания.

Азриэл поцеловал Шайндл, обнял и нежно прижал к себе. Встав с постели, он выглядел усталым, под глазами синеватые круги. Но стоило ему умыться, поесть, надеть желтый костюм, замшевые туфли и повязать галстук, как он снова становился внушительным, сильным и элегантным — настоящий доктор. Шайндл еле удержалась, чтобы не сплюнуть от дурного глаза.

— Приходи пораньше. И так слишком много со своими сумасшедшими возишься. Поосторожней там с ними, а то мало ли что.

— Не беспокойся, все будет в порядке.

— Буду тебя ждать.

И Шайндл, встав на цыпочки, еще раз поцеловала его на прощанье.

Высокий молодой человек с длинным носом и серыми глазами за толстыми стеклами очков говорил по-польски:

— Доктор, ваш диагноз я заранее знаю: мания преследования. Врачи выучат одну фразу и повторяют ее друг за другом. Но почему мания? Разве не бывает, что кого-то преследуют на самом деле? Нас, евреев, преследуют уже две тысячи лет. Значит, у нас у всех мания? А если можно преследовать целый народ, почему не может быть, чтобы преследовали одного человека? Доктор, меня преследуют, это чистая правда. Все: отец, мать, сестры, братья. Если в доме что-нибудь ломалось, всегда виноват был я. Мальчишки кинут камень и стекло разобьют — я получаю взбучку. Сбежал из дома, стал экстерном, но меня проваливали на всех экзаменах. Я знал предмет лучше всех, но получал двойку или даже единицу. Профессор только посмотрит на меня, и я уже знаю: все, он меня срезал. Потом поступил в Житомирскую учительскую семинарию — то же самое. Все меня терпеть не могли: преподаватели, ученики, даже раввин, который там Библию преподавал. Когда по улице иду, на меня непременно каждая собака залает. Бросаются со всех сторон, боюсь, на куски порвут. Прихожу недавно к одному знакомому христианину, выбегает собачонка с таким визгом, будто ее режут. Гой глаза вытаращил. «Этот щенок, — говорит, — в жизни ни на кого не тявкнул. Хоть за ухо таскай, он только хвостом вилять будет». А когда меня увидел, словно взбесился, его еле от меня оттащили. Вы мне верите, доктор? Нет, не верите. Как вы можете поверить, если у вас в книге такое не описано.

Я по натуре романтик. Люблю прекрасный пол. Если мне женщина нравится, я для нее на все готов. Подарки посылаю и всякое такое. Но едва доходит до серьезного, ее будто подменяют. Вдруг начинает меня ненавидеть, такая злая становится, что глазам не верю. Они и сами не понимают почему. Одна — ее муж в семинарии преподавал, на тридцать лет ее старше — как-то сама сказала: «Что это со мной? Вы худшие чувства во мне пробуждаете». Все делала мне назло. Такие пакости выдумывала, расскажу, не поверите. Скажете, я либо лжец, либо сумасшедший. Отравить меня пыталась. Что вы так смотрите, доктор? Я знаю, не верите. Так все говорят, кто страдает так называемой манией преследования. А как же те, кого действительно отравили? Вы знаете, сколько их? Есть об этом какая-нибудь статистика? Был у нас в городе один еврей. Женился, а ровно через год препровождал жену на кладбище. Один раз, другой, третий, четвертый. Его убийцей прозвали. Случайность? Я не утверждаю, что он их травил. Отравить и словами можно. Вы, конечно, древнееврейский знаете. «Много посланцев есть у Него» [49] Из комментария Раши к Книге Исход, 16, 32. . Чтобы убить, нож не нужен. Не верите? Ну что ж. Когда-то и в метеоры не верили. Боялись правды. Люди предпочитают пребывать в неведении, пока возможно. Вы бы поверили, что курица может ненавидеть человека? Была у нас курица, так она меня ненавидела. Взлетала и пыталась мне глаза выклевать. Я тогда в школе учился. Однажды из-за этой курицы все книжки, все тетрадки в грязь уронил. Да, доктор, она со мной войну вела. Смешно? Мне самому смешно. Был бы я фанатиком, сказал бы, что в нее бес вселился. Но поверьте, доктор, я нормальный человек, нормальнее многих других. Не иначе как во мне есть дух какой-то, или жидкость, или магнетизм — назовите как хотите. Иногда думаю: «Вот бы эти профессора увидели!» Да если бы они хоть тысячу раз увидели, все равно бы не поверили.

Вот пришел я к вам. Заплатил, взял номерок и пришел. Пациент как пациент. Вы меня не знаете, а я-то про вас все знаю. Арона Липмана помните? Я с ним знаком, когда-то дружили. Он сейчас в Палестине, колонист. Мы с ним рассорились, но это уже другая история. Да, так вот, я у вас впервые, а вы уже испытываете ко мне неприязнь. Что, нет?

— Нет. Я испытываю к вам только симпатию.

— Вы обязаны так говорить, вы же врач. В общем, не закончил я семинарию. Они все там были заодно: директор, инспектор, ученики, даже посторонние люди в городе. Если все на одного навалятся, то уж точно побьют. Понимаю, доктор, вы заняты. Если бы я захотел поведать вам все свои несчастья, пришлось бы не одну сотню книг написать. Короче, за что бы я ни взялся, все кончается плохо, приходится свою шкуру спасать. Встретил как-то бедную девушку, сироту. Не красавица, но, казалось, милая, добрая. За душой ни гроша, ей бы повезло, если бы ее извозчик в жены взял. Голая и босая. Ее родственники якобы содержали, но фактически она была у них прислугой. Бесплатной служанкой, которая к тому же должна хозяйку маменькой называть. Я все видел. Такой я человек, все вижу с первого взгляда: и прошлое, и настоящее, а часто и будущее. Прекрасно понимал, что она испортится. В природе исключений не бывает. Но нельзя же всю жизнь прожить одному. Да и тлела в сердце искорка надежды. А вдруг? Бывает ведь иногда, что судьба возьмет да переменится. В общем, оказалась она той еще змеей. Чего только не вытворяла. Даже била меня. Может, я на атлета непохож, но я далеко не слабак. Дам — мало не покажется. Видите эти пальцы? Они монету могут согнуть. А она маленькая была, силы не больше, чем, простите, у клопа. И вот это хилое создание меня лупило почем зря, а я молчал. Почему молчал? Потому что считал, что это не ее вина. Родная мать из меня куски мяса вырывала и проклинала на чем свет стоит, так почему эта должна быть лучше? Нужно смотреть на вещи объективно. Она меня лупит, ногтями царапает, за волосы таскает, а я думаю: в чем причина? Вы будете смеяться, но у меня был чисто научный интерес. Только не подумайте, доктор, что я к вам за лекарством пришел. Я все книги по невралгии читаю, знаю я все эти лекарства. Ну, можно нервы бромом успокоить или еще чем-нибудь. Но я просто хотел, чтобы человек, медик, выслушал мою историю. Кто знает, может, когда-нибудь изменится отношение к тем, кого преследуют? Может, когда-нибудь увидят, что есть не только люди с манией преследования, но и те, у кого мания преследовать? Хотя это я уже другой вопрос затронул.