Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга II

— Вот ты где, Калманка!

У Калмана задрожали руки.

— Чего тебе надо? — спросил он сдавленным голосом.

— Ты что, не узнал меня?

— Узнал. Не входи сюда! Нам нельзя находиться под одной крышей!

Несмотря на волнение, он заметил, как она постарела. Клара шагнула вперед.

— Чего ты орешь? Мне с тобой поговорить надо.

— Нам нельзя быть под одной крышей, я сказал!

— И что? Хочешь, чтобы я крышу снесла?

— Где служанка? Нам нельзя оставаться наедине!

— Да не бойся, не укушу я тебя.

— Выйди отсюда! Это святое место.

— Ну, давай выйдем. Как был ханжой, так и остался…

— Вот и иди!

Клара пожала плечами. А он совсем поседел, пейсы, борода — все белое. Клара не могла поверить, что этот старый еврей когда-то был ее мужем. Ей стало и стыдно, и смешно. Она повернулась и вышла. Поколебавшись, Калман двинулся следом, но не приблизился к ней, остановился в нескольких шагах.

— Чего тебе?

— Разговор есть.

— Ну, говори.

— Я так не могу. Что я, кричать тебе должна? Вот скамейка, давай сядем.

— Я не могу сидеть с тобой на одной скамейке.

— Сумасшедший фанатик!

— Зачем приехала?

— У меня здесь отец, дети. Братья и сестры еще… Ради тебя я бы сюда не потащилась, но поговорить все же надо.

Калман огляделся по сторонам. Он и Бога боялся, и людей стыдился. Вдруг их кто-нибудь увидит? Майер-Йоэл, служанка, какой-нибудь мужик, который помнит Клару. У Ямполя будет о чем посплетничать. Калман почувствовал, что краснеет.

— Садись, я тут постою.

Белой перчаткой Клара протерла скамью и села. Калман прислонился к дереву.

— Прости, но это закон.

— Ну конечно, закон. Вот из-за этих законов нас и не любят, и погромы устраивают, — начала Клара. — Мы остались азиатами, весь цивилизованный мир над нами смеется. Но я не об этом собиралась поговорить. Тебя уже не переделаешь. В праведники лезешь, что ли? Борода вдвое длиннее, чем была… Калманка, будь добр, выслушай спокойно. Я уезжаю за границу и оставляю детей на отца. На моего отца, не на тебя. Даст Бог, потом заберу их к себе. Через полгода, самое большое через год. Но до этого кто-то должен за ними присматривать. Фелюша еще маленькая, и ты ее не любишь, но Саша твой сын, твоя плоть и кровь.

— Ну и что?

— Ты обязан уделять ему внимание. И платить на него больше. Я осталась без денег. Ты, праведник, меня до нитки обобрал.

— Я тебя обобрал? Да ты после развода восемь тысяч получила. Состояние! А что ты все на тряпки потратила…

— Давай оставим расчеты. Если бы я тогда захотела, забрала бы все, что ты тут видишь. Зря я позволила тебе отделаться этими жалкими восемью тысячами. Но я столько глупостей натворила, что одной больше, одной меньше — не важно. Я не в претензии. Но Сашу ты обязан содержать. Он учится в гимназии, ему надо жить в Варшаве, а не здесь. Ему нужно жилье, надо платить за учебу и все остальное. Ему два года осталось, не бросать же.

— Куда ты уезжать собираешься?

— А сам как думаешь? В Маршинов к ребе? Я еще не стара, хочу пожить в свое удовольствие, на горячих источниках побывать, подлечиться немного. Но у меня нет денег. А отец должен помогать сыну.

— Я на него восемь рублей в неделю посылаю.

— Знаешь, это маловато.

— На восемь рублей в неделю я когда-то семью содержал… Я теперь не богат. Все у Майера-Йоэла, дай Бог ему здоровья.

— Что ж, дают — бери. Дурак он, что ли, отказываться? А вот ты дурак. Но помогать все равно должен.

— Я плачу, а он даже субботу не соблюдает.

— Соблюдает.

— Нет, он сам мне сказал. Ты обещала, что меламеда ему наймешь, а он и молиться-то толком не умеет.

— Ну, вот и найми, если тебя это так беспокоит. Тебя он послушает. У тебя есть возможность воспитать сына евреем. Только не сделай из него бездельника, которые сутки напролет в синагоге сидят. Гимназию он должен закончить.

— Я не могу платить за всякие гимназии.

Клара побледнела.

— А не будешь платить — заберу его с собой и окрещу. И не будь мое имя Клара, если я этого не сделаю.

Калман резко обернулся, будто ему показалось, что кто-то стоит за спиной и подслушивает. Внезапно он почувствовал резь в животе и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. Захотелось подскочить к Кларе и ударить изо всех сил, но он совладал с собой. И шум поднимать не стоило, и прикасаться к этой суке нельзя. Она нечиста, к ней и подходить-то нельзя ближе чем на четыре локтя.

— Вот, значит, как далеко ты готова зайти.

— Представь себе, готова.

— И с кем же ты уезжаешь? С любовником своим?

— Да.

— Он ведь женат.

— Ничего, ради меня разведется.

Калман поежился, как от холода. Он пристально посмотрел на Клару. А все-таки она изменилась, постарела, черты лица стали грубее, в глазах появилось упрямство, которого не было, когда она была его женой. Она смотрела на него с неприязнью и любопытством, как смотрит на человека дикий зверь. Калману даже стало страшно. Это не женщина, а колдунья, ведьма. Он читал в «Кав гайошер» [67] «Кав гайошер» («Истинная мера») — дидактическое сочинение рабби Цви-Гирша Койдановера. о дьяволицах, и теперь одна из них стояла перед ним. Калман взялся руками за пояс, чтобы защититься от нечисти, с которой он когда-то жил и которая родила ему сына.

— Ну, что скажешь?

И Калман ответил:

— Твоя взяла…

Услышав от Клары, что она собирается с Ципкиным за границу, Даниэл Каминер сказал:

— На твоем месте я бы лучше повесился.

После женитьбы на Целине он сильно постарел, лицо покрылось сетью морщин, острая бородка совсем побелела, спина ссутулилась. Дела в последние годы шли неважно. Во-первых, подряды отбивал конкурент Майер-Йоэл, во-вторых, генерала Риттермайера уже не было в живых. Старое поколение генералов и полковников вымирало, а с новым Даниэл Каминер не мог найти общего языка. Шутки, над которыми генерал Риттермайер и полковник Смирнов хохотали во все горло, не вызывали у молодых офицеров даже улыбки. Они не понимали и не хотели понимать острот и скабрезных намеков старого еврея с красным носом и рябым лицом. Взятки они брали, но возвращалось не больше, чем приходилось платить. Из Петербурга то и дело приезжали комиссии и ревизоры. Среди высших офицеров хватало либералов, которые по-настоящему заботились о солдатах, следили за качеством провианта и обмундирования. С такими Даниэл Каминер вообще не мог договориться. Целина тоже сильно изменилась, стала толстой и неопрятной. «Где ни пройдет, везде за собой грязь оставит», — говорил о ней Каминер.

Он высказал Кларе все, что думал: она старше Ципкина, значит, должна быть умнее. Что она будет делать за границей, на что они будут там жить? «Он переспит с тобой еще пару раз и бросит. Останешься одна, как дура», — заявил он дочери.