Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Приезжая в Варшаву, Калман обычно останавливался у реб Ехезкела Винера, отца Майера-Йоэла. Но сейчас реб Ехезкел был зол на Калмана. А кто на него не зол? Никто не хочет его видеть, даже любимая дочь Шайндл. Пришлось остановиться в гостинице. Жениху не положено идти на свадьбу одному, поэтому Калман позвал Давида Соркеса и Мориса Шалита, чтобы они проводили его в дом госпожи Френкель. Они должны были зайти за Калманом в девять вечера (дни уже становились все короче), но на часах было без четверти десять, а они до сих пор не появились. Калман купил сигары, чтобы кого-нибудь угостить, и сейчас сам закурил одну, хотя и не понимал, какая радость вдыхать табачный дым. Услышав шаги, он вздрагивал, но каждый раз оказывалось, что идут не к нему. Открывались и закрывались двери, из коридора доносились голоса и приглушенный смех. Вся гостиница знала, кто он и чего ждет. А вдруг Калман дал неправильный адрес? Или Клара в последний момент передумала? Или случилось какое-то несчастье? Большая стрелка на часах уже дошла до двенадцати, потом до единицы, а провожатые не появлялись. Калман встал и начал шагать по комнате. Он ступал так, что даже сапоги скрипели. «Она передумала, передумала! — бормотал он. — Унизила меня! А вдруг она так и хотела с самого начала? Все возможно!» Его одурачили, отобрали имущество, посмеялись над ним. Калман знал, что это не так. Не такие уж они злодеи, в конце концов. Даниэл Каминер далеко не идиот, чтобы такое выкинуть. Но подозрения не отпускали. А что, если она не вдова, если ее муж жив? Вдруг он туда пришел? А вдруг Клара внезапно крестилась? Если Мирьям-Либа смогла совершить такой грех, почему Клара не может? «Так и знал, что ничего хорошего не выйдет, — говорил себе Калман. — Давно знал! Сердце подсказывало…» С сигары упала искра, и Калман тут же подумал, что у госпожи Френкель пожар. Дом охвачен огнем, все сгорели заживо. «Нельзя идти против всего мира! Йойхенен — праведник, он же предупреждал, что это добром не кончится… Господи, помоги! — начал молиться Калман. — Не ради меня, но ради…» Он услышал звук шагов. Распахнулась дверь, и на пороге предстали Давид Соркес и Морис Шалит в твердых шляпах и с тросточками в руках — два немчика. Оба благоухают одеколоном.

— Заждался, жених?! — гаркнул Давид Соркес.

— Давай, женишок, бери ноги в руки, пора двигать! — подхватил Морис Шалит.

Эти двое всегда обращались к Калману с почтением, от него зависел их доход, но теперь, когда Калман стал женихом Клары, он, похоже, упал в их глазах. По их насмешливым взглядам Калман видел, что его свадьба для них что-то наподобие пуримшпиля [121] Пуримшпиль — общее название еврейских народных театральных текстов и спектаклей, постановка которых приурочивалась к празднику Пурим. . Морис Шалит был низкорослый и толстый, с крупной головой, сидящей чуть ли не на самых плечах. Давид Соркес — высокий и худой, с постриженными усиками. Оба литвака были известными насмешниками. Шалит, бывший коммивояжер, мог до утра сидеть за столом и сыпать шутками, не замолкая ни на секунду. Давид Соркес, заядлый картежник, обожал всевозможные розыгрыши. Оба не стеснялись крепкого словца и непристойностей, даже при Калмане. Он легко мог себе представить, что эти комедианты говорят у него за спиной. Калман нахмурил брови.

— Почему так поздно?

— Невеста наряжалась.

И оба расхохотались.

Когда Калман спускался по лестнице, женщины с любопытством выглядывали из дверей. На улице ждала пролетка, запряженная парой лошадей. Вокруг нее сгрудились дети. Когда Калман вышел, они закричали: «Ура! Ура!» Кажется, вся улица знала, кто он и куда едет. Калман сел между провожатыми на обитое сиденье. «Чего они так надушились?» — подумал он, глядя в пол. Он собирается жениться на современной, светской женщине, но его неприязнь к светским манерам никуда не делась. Чего они подняли такой шум? Чему так радуются? Будто у них вечность впереди… У ворот госпожи Френкель стояли пролетки, толпились нарядные люди. Наверное, приглашенные. Калман чувствовал себя, как бык, которого ведут на убой. Мелькнула мысль: «Бежать, пока не поздно!» Он услышал музыку, голоса, женский смех. Квартира госпожи Френкель была открыта, из дверей тянуло жареным мясом. Музыканты уже играли, шут веселил гостей, пары кружились в танце. Калман словно попал на бал. На лицах радостные улыбки, глаза сверкают. Запах духов щипал ноздри, у Калмана закружилась голова. В квартире было душно, ярко горели лампы-молнии. Одни гости открыто посмеивались над Калманом, другие поздравляли, пожимали руку. Раввин и шамес уже были здесь. Раввин достал стальное перо и сел писать брачный договор.

— Как зовут невесту? — спросил он.

— Клара, — ответил Даниэл Каминер.

— Это не еврейское имя. Какое имя ей дали, когда вас вызвали к Торе?

— Кайла-Ривка, в честь бабки.

— Хорошо.

Несмотря на царившую вокруг вакханалию, все было сделано по закону. На Калмана надели белый халат — напоминание о разрушении Храма. Четверо мужчин держали стойки балдахина, остальные стояли со свечами в руках. Сначала под балдахин встал Калман, потом ввели невесту. На ней было белое шелковое платье и фата. Лицо Клары было открыто, она улыбнулась Калману. Раввин произнес благословение над бокалом вина, дал Калману и Кларе отпить. Клара протянула указательный палец, Калман надел на него кольцо и сказал «Гарей ат» [122] «Гарей ат» («Вот ты») — формула, которую жених произносит во время свадебной церемонии. . Раввин прочитал брачный договор на арамейском языке, которого Калман не понимал. Он узнал только отдельные слова, похожие на древнееврейские. Потом раввин стал произносить благословения. Странно, но девушки и женщины, которые только что бесстыдно хихикали, теперь стояли тихо. То одна, то другая вытирала слезу. Это не игра: родиться, выйти замуж, произвести на свет будущие поколения, состариться. Умереть… Никакие остроты свадебного шута не заставят об этом забыть. У Калмана защипало глаза. Знает ли Зелда, царство ей небесное, что он делает? Может, ее душа где-то рядом? Неужели он решился на такой неблаговидный поступок? Или из этого все-таки может получиться что-то хорошее? Балдахин разобрали. Крики, поцелуи, поздравления. Клара и тетка обнимались, мужчины пили водку и закусывали бисквитом, женщинам наливали вишневку и ликер. Раввин поздравил Калмана, а Даниэл Каминер взял его под руку и заговорил с ним то ли в шутку, то ли всерьез, то ли как тесть, то ли как хороший приятель. Калману опять налили. Клара расцеловалась с теткой, Целиной, Тамарой Шалит, Соней Соркес, Иткой Грейн и подошла к нему.

— Ну, что скажешь? Мой муж!

Калман не мог ответить, слезы застилали ему глаза. Через минуту он снова обрел дар речи.