Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

С улицы Фрета Люциан отправился на Фурманскую. Ему сразу показали дом пана Врубеля. Это было старое строение с покосившейся крышей. Пан Врубель жил на первом этаже, дверь выходила под арку. Люциан постучал.

— Кто там? — Он сразу узнал голос Каси.

— Пан Врубель дома?

— Нет.

— А пани?

— Никого нет.

— Кася, открой. Это я, Люциан.

Он услышал приглушенный вскрик. Запертая на цепочку дверь чуть приоткрылась, и Люциан увидел Касино лицо. Это была та самая Кася, только старше и красивее. Волосы заплетены в две косы, серые глаза смотрят испуганно и удивленно. Верхняя губа слегка вздернута, из-под нее видны крупные белые зубы.

— Чего не открываешь?

— Старуха запрещает открывать.

— Я же ничего не украду.

— Меня накажут…

И тут же распахнула дверь. Перед Люцианом стояла довольно высокая девушка в ситцевом платье и стоптанных туфлях на босу ногу. Скулы такие же острые, как были, но веснушки почти исчезли, и стала заметна грудь, как у взрослой.

— Кася, любимая, ты не рада?

— Я боюсь. — Она дрожала.

— Чего ты боишься?

— Мне запретили открывать. Старуха меня убьет!

— Может, ты меня не узнала?

— Узнала.

— У тебя осталась моя книжка?

— Да. Букварь и грошик.

— Чего ж они так людей боятся?

— У старика целый сейф денег, он по вечерам сидит и их пересчитывает. А у старухи сундук золота и жемчуга. На ночь они на засов запираются.

— Когда ты сможешь выйти?

— У меня выходной раз в две недели, в воскресенье, но к четырем я должна возвращаться. Если хоть на пять минуток опаздываю, старуха орет. Может и побить. Она больная, но как даст — мало не покажется.

— Теперь я здесь, так что больше никто тебя не тронет.

— Да.

— Иди сюда, поцелуй меня.

— Нет, нельзя.

— Почему же нельзя, глупенькая?

Он обнял ее и поцеловал, она вернула ему поцелуй. Ее хрупкое тело дрожало в его руках.

— Ты все помнишь?

И она ответила:

— Да, все-все…

— Я тебе писал, — сказал Люциан. — Ты не получала?

— Нет, ни одного письма.

— Я писал на адрес твоей матери.

— Не знаю. Если письма туда и приходили, их выкидывали.

— Читать не разучилась?

— Немножко умею. По букварю.

— Понятно. Но тебе еще не поздно получить образование. Я к вам заходил, когда от родителей ненадолго в Варшаву приехал. Антек, твой отец, меня не пустил.

— Да, я знаю. Я слышала, как ты кричал.

— Он хоть тебе помогает, твой отец?

Кася пожала плечами.

— Какая от него помощь? Все деньги у меня отбирает. Один раз платье мне купил и пару туфель, а остальное себе в карман кладет.

— Ты его не любишь, наверно?

— Так, немножко. Иногда.

— А меня?

— А тебя больше всех на свете люблю!

— Что ж, хорошо. А я думал, ты меня забыла. Писал тебе, хотя и знал, что бесполезно. Что они из тебя сделали? Прислугу! Кася, милая, я женился, у меня ребенок, сын, Владзя. Но я все так же тебя люблю. Я скучал по тебе, все время, каждый день. Думал о тебе и знал, что ты думаешь обо мне.

— Да, думала.

— Ты верила, что я вернусь?

— Иногда.

— Теперь я свободен. Получил, так сказать, волчий билет. У меня сестра в Варшаве, Фелиция, за доктора вышла. Жена еврейка, но она крещеная. Получил место у крещеного еврея, но не смог вытерпеть его свинячьих выходок, послал его к черту. Так что теперь без заработка, но это ничего! Люблю свободу! Решил тебя найти во чтобы то ни стало. Уж если я кого полюбил, то это навсегда.

— И у меня так.

— Жену я тоже люблю, но одна любовь другой не помеха. Понимаешь?

— Да, понимаю.

— Она моя жена, а ты моя дочь, больше, чем дочь. Если бы не запрещалось брать двух жен, я бы на тебе тоже женился.

По лицу Каси пробежала тень.

— Как это так?

— Это возможно, но запрещено. В наше время люди усвоили твердо: все запрещено! Туда нельзя, сюда нельзя! Научились этому у евреев. Помнишь ночь, когда я ушел?

— Да.

— Помнишь, что я тогда сказал?

— Да.

— И что же я сказал?

— Я не могу повторить.

— Почему? Пойдешь со мной, я тебя здесь ни на минуту не оставлю.

— Куда?

— Ко мне или к моей сестре. Увидим.

— Мне платят раз в три месяца, по два рубля. Полтора месяца осталось.

— Ай, да что такое два рубля? Пусть подавятся. Собирайся и пошли.

— А как я дом оставлю? Вдруг воры залезут, или еще что.

— И пускай себе. Они-то о тебе не очень заботятся.

— Тут замок с защелкой. Если дверь захлопнешь, будет не открыть.

— Ничего, откроют как-нибудь. Бери свои вещи…

Кася чуть отстранилась.

— Нет, не могу.

— Да почему же?!

— Я же за все отвечаю…

— Ерунда! Они тебя бьют, а ты за них беспокоишься. Ботинки есть у тебя?

— Есть.

— Давай, обувайся, и пойдем.

— А это не грех?

— Да хоть бы и грех! Ты моя, и я могу делать с тобой все, что захочу. Я тебе и отец, и муж, и Бог. К сестре тебя отведу. У нее муж доктор. Она добрая. У нее есть служанка, но она ей недовольна. А если она тебя не примет, ко мне пойдем. Жена не будет против, а я все время буду с тобой. Будешь немного по дому помогать, а на улицу сможешь выходить, когда пожелаешь. Здесь ты как птица в клетке.

— Да, правда. Когда выхожу что-нибудь купить, старуха говорит: «Ни с кем не останавливайся!» А если ей покажется, что я задержалась, сразу за веник хватается.

— И ты еще беспокоишься за таких пиявок! Пошли!

— Они в любую минуту могут вернуться.

— Положись на меня. Я польский дворянин, а они кто такие? Мыши! Скажу, что забираю тебя, а попробуют возразить — сразу в морду!

Кася отступила еще на шаг.

— Я боюсь!

— Ты уже десять раз сказала, что боишься. Чего бояться-то? Что они сделают?

— Полицию могут вызвать.

— Не успеют. Одевайся!

— Прямо сейчас?

— Да. Быстрее.

— Может, подождать полтора месяца?

— Нет!

— Можно, я туфли с застежками надену?

— Да, надевай лучшее, что у тебя есть. Остальное с собой. Есть какая-нибудь сумка?

— Корзина.

— Хорошо, сойдет.

Кася с недоверием посмотрела на Люциана.

— А если меня не возьмут?

— Сказал же, положись на меня. Если тебе придется на улице ночевать, буду с тобой. Больше я тебя не оставлю.

— А твоя… Она ведь кричать будет.

— Ты про жену? Мариша никогда не кричит, она добрая. Ну, если и кричит, то так, для виду только.

— Ага.

— Она про тебя знает, я ей рассказывал. Конечно, не говорил ей, что тебя люблю, но рассказывал, как твоя мать меня спасла. Мы еще в Париже решили: если вернемся в Польшу, обязательно тебя разыщем и возьмем к себе. И вот я здесь. Положение у меня сейчас тяжеловатое, но, по крайней мере, я свободный человек. У нас квартира тут недалеко, на Обозной. Тесно, правда, две комнаты и кухня, но мы тебе на кухне раскладную кровать поставим. Будешь у нас жить.

— А если папа узнает, что я сбежала? Он же меня убьет.