Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

В ящике оказался злотый. Йойхенен не захотел прикасаться к нему и взял монету через платок. Он спустился в синагогу. Время утренней молитвы прошло, но несколько человек в талесах и филактериях еще молилось. Один из живших при синагоге хасидов ел кашу из миски. Он поссорился со старостой Мендлом и теперь отказывался есть из общего котла. Два десятка ешиботников изучали Тору. Увидев ребе, все затихли: обычно он спускался на молитву в два часа, не раньше. Йойхенен подошел к хасиду.

— Реб Мордхе-Гецл, вот, нашел у себя… Возьмите, пожалуйста.

Он положил на стол монету. Мордхе-Гецл встал.

— Спасибо. Ребе отдает все.

— Это не мое.

Йойхенен вернулся к себе. Легче ему не стало. Он пожалел, что отдал злотый у всех на глазах. Почему же он не сделал этого без свидетелей? Теперь пойдут разговоры. Если бы он действительно хотел выполнить заповедь, то отдал бы монету наедине. Он должен покаяться! Злое начало хитро! Ведь гордыня — самый страшный грех. Будь ты праведником во всем, но если хоть раз возгордился — все пропало! А может, он и за каббалу взялся из гордости? Кто он такой, разве он достоин? Его одолевают нечистые мысли. А мысль — то же, что действие. Насколько же он грешен!

Йойхенен опять открыл «Эц хаим». Но он не смотрел в книгу, а сидел с закрытыми глазами. Сосало под ложечкой. Тело требует пищи. В голове шумело, Йойхенен почувствовал слабость в ногах. Он знал, что ему делать: надо оставить двор, разорвать одежды и отправиться в странствие. Сидя дома и хлебая ложкой горячий бульончик, злого начала не одолеешь. Подобно рабби Мейлаху, Йойхенен будет ночевать в чистом поле, на колючей стерне, и подставлять тело под укусы муравьев. Зимой он будет валяться в снегу. Он должен поститься от субботы до субботы. Если другие смогли, почему он не сможет? Он откажется от близости с женой. Слава Богу, у него трое детей, заповедь плодиться и размножаться он выполнил. А ведь близость, пусть даже ради заповеди, — тоже наслаждение. Йойхенен раскачивался на стуле. Почему тело все время чего-то хочет, чего-то требует? Человек создан, чтобы служить Всевышнему, а не получать удовольствия. Тело — лишь сосуд, вместилище…

Бывали дни, когда Йойхенен завидовал отцу, реб Цудеку, благословенна его память. Тот уже освободился от материальной оболочки, его душа уже в высших мирах. А он, Йойхенен, все еще заключен в плоть. Мало того, он стал ребе. Ведь он сам нуждается в наставнике, но вынужден указывать путь другим! У него просят совета, своими рассказами отвлекают его от служения. Мама, дай ей Бог здоровья, сделала такое… Нет, об этом лучше даже не думать! Ципеле, конечно, праведница, но женщина есть женщина, она тоже требует своего. Дядя, реб Шимен, пережил из-за Йойхенена унижение. Теперь собирает сторонников, хочет стать ребе для них. Повсюду ссоры, клевета и злословие. Йойхенен живет, как в аду. Что делать, что делать?! Сам он не спасется, разве что ему поможет какой-нибудь праведник. Но куда ему поехать, к кому обратиться? Где спрятаться?

— Помоги, Господи, спаси меня, Отец наш небесный!..

Вот уж воистину пути Господни неисповедимы. Иске-Темерл предлагали в мужья одного свата, Калмана, а вышла она за другого свата — за свекра своей дочери Ентл, комаровского ребе. Йойхенен ничего не сказал матери, хотя и был против этого брака. Комаровский ребе не мог похвастаться знатным происхождением. Его дед был простой человек, а отец, реб Аврум, славился как чудотворец. Он заговаривал монеты и кусочки янтаря. Были свидетели, что он исцелил парализованного одним прикосновением. Он лишь прикрикнул на хромого — и тот сразу же отбросил костыли, он благословил бездетную женщину — и ее чрево открылось. Он всю жизнь вел борьбу с нечистой силой, изгонял бесов палкой и заклинанием. Реб Авремл не брал бумажных денег, но только медь, серебро и золото. Монеты он хранил в глиняных горшках. Сыну, реб Шраге-Майеру, он оставил целое состояние. Младший сын реб Шраги-Майера, названный Аврумом в честь деда, был женат на Ентл, младшей дочери Иски-Темерл. Реб Шрага-Майер унаследовал от отца и его манеры, и его хасидов, но даже самые преданные сторонники говорили, что у него нет той силы, которой обладал реб Авремл. Реб Авремлу надо было лишь топнуть ногой, чтобы испугать ангела смерти, стоило ему крикнуть, как любой бес бежал через окно, оставив в стекле дыру. Реб Шрага-Майер и топал, и кричал, но нечисть не очень-то его боялась. Больные, одержимые бесами, и бесплодные женщины редко обращались к нему за помощью. Реб Авремл ученым человеком не был, говорили, что Талмуду его обучает служка Гройнем, но реб Шрага-Майер открыл ешиву и даже писал книги. У него была огненно-рыжая борода лопатой и косматые брови, он был высок ростом и необыкновенно толст. Врачи предупреждали, что ему грозит ожирение сердца. Писал ребе как курица лапой, его почерк мог разобрать только один человек во всем Царстве Польском. Иска-Темерл посмеивалась над сватом, над его ужасным почерком и воплями, которые он испускал во время молитвы. В Маршинове его считали простоватым. Кроме того, ему было уже под семьдесят. Но Иска-Темерл хотела замуж. Сколько можно оставаться одной?

Мать, жена покойного ребе, согласилась. Брат, реб Шимен, был против, поэтому Иска-Темерл решила, что выйти замуж надо обязательно. Йойхенен промолчал. Он не захотел говорить матери, что об этом думает. Справили свадьбу. Теперь Иска-Темерл жила в Комарове с дочерью Ентл и зятем Авремлом. Через пару недель после свадьбы Иска-Темерл приехала в гости к сыну, маршиновскому ребе.

— Мама, как ты? — спросил Йойхенен.

— Слава Богу.

— Что нового у комаровского ребе? — Йойхенен знал, что отчима принято называть дядей, но язык не повернулся выговорить это слово.

— А что у него может быть нового? Новую страницу Талмуда начал изучать, — улыбнулась Иска-Темерл, но улыбка тут же погасла в ее блестящих глазах. Она достала платок, шумно высморкалась, и ее лицо пошло красными пятнами.

— Сынок, что я натворила!..

И слезы тонкими струйками потекли по морщинистым щекам.

Йойхенен побледнел. Ему было жалко маму. И при этом он знал, что сейчас она начнет рассказывать о муже, а ему придется слушать. Ведь он не может ее прервать, почитание родителей — это не шутка. Иска-Темерл опять улыбнулась сквозь слезы.

— Не бойся, Иойхенен. Я не собираюсь его оговаривать.

— Может, все наладится.

— Как оно наладится? Из свиного хвоста шапки не пошьешь.

Йойхенену хотелось спросить: «А о чем ты раньше думала? Разве ты не знала, что он за человек, из какой семьи?» Но он промолчал.

— А что Ентл?

— Ентл? Да ничего, дай ей Бог здоровья. Чем она может мне помочь? Авремл — такой же, как его отец. Таких диких я в жизни не видела.