Ирвин Уэлш - На игле

Впрочем, все кругом погрузились в воспоминания… Каждая вторая фраза начинается со слов «а помнишь, когда…», и все вокруг вспоминают о бедняге Кочерыжке.

В наш закуток заглядывает Флокси и жестами выманивает нас к стойке. Он спрашивает, нет ли у нас геры. Но я на режиме. Это полный идиотизм, что я попался с этими книжками именно когда пытался завязать. Это всё чертов метадон, творит с человеком чёрт знает что. Полностью выбивает тебя из колеи. Попал я в переделку в этом книжном магазине, когда какой-то мудак с лицом, похожим на мошонку, решил разыграть из себя героя.

Я сообщаю Флокси, что я на режиме, и он отваливает, не сказав ни слова.

Билли засекает, как мы беседовали, и выходит следом за бедным мудилой на улицу, но я догоняю его и хватаю за руку.

— Я сейчас этому гондону все кости переломаю, — шипит он сквозь зубы.

— Оставь его, он ни в чём не виноват.

Флокси бредёт по улице, не обращая внимания на нас, не обращая внимания ни на что, если это не связано с возможностью разжиться героином.

— Гондон ёбаный! Если водишься с таким говном, не удивляйся потом, когда влипнешь в историю!

Билли возвращается в паб, но только потому, что засекает приближающихся Шэрон и Джун.

Когда Бегби видит Джун, входящую в паб, он тоном обвинителя орёт:

— А спиногрыз с кем остался?

— Он у моих сестёр, — робко отвечает Джун.

Бегби на время отворачиваете сторону от неё свои злобные глазки, открытый рот и отмороженное лицо, чтобы обдумать полученную информацию и решить, следует ли ему отнестись к ней положительно, отрицательно или равнодушно. Внезапно он принимает решение: поворачивается к Томми и начинает пьяно признаваться в любви к этому засранцу.

Что я делаю здесь? Рядом со своим пронырливым братцем-реакционером, который постоянно сует нос не в свои дела, рядом с Шэроп, которая смотрит на меня так, словно у меня две головы, с пьяной и ведущей себя как потаскуха мамой, с этим говнюком Кайфоломом? Кочерыжка в тюрьме, Мэтти в больнице, и ни одна пизда не ходит к нему, ни одна пизда даже не заикается о его существовании. Бегби… сраный боже, Бегби, пышущий здоровьем, в то время как Джун выглядит словно куча переломанных костей в этом ужасном комбинезоне, который и в лучшие-то времена не льстил её фигуре, а теперь откровенно подчёркивает её угловатую бесформенность.

Я направляюсь в толчок и, когда заканчиваю ссать, понимаю, что не могу вернуться назад и снова видеть все это дерьмо. Я выскальзываю в боковую дверь. До ближайшей плановой вмазки остается четырнадцать часов с четвертью. Наркомания, субсидируемая государством: метадон вместо героина, три тошнотворные капсулы в день вместо нормального ширева. Я знаю не так уж мало торчков, которые, сидя на режиме, однажды не заглатывали сразу все три капсулы за один приём, а затем не отправлялись на поиски дозы. Ждать мне ещё до утра следующего дня — так долго я не выдержу. И я отправляюсь к Джонни Свону, чтобы вмазаться ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ РАЗ, всего лишь ОДИН, чтобы выбросить из памяти этот ужасный день.

Я почти не могу пошевелиться, хотя это невозможно — шевелился же я раньше. Я мог. Раньше у меня получалось. Что такое человек по определению, как не материя, способная шевелиться? Зачем шевелиться, если у тебя есть всё, что тебе нужно. Вскоре, впрочем, я начну шевелиться. Как только заломает, сразу зашевелюсь — я знаю это из собственного опыта. Просто сейчас мне трудно представить, как мне может стать настолько плохо, чтобы я захотел шевелиться. Это пугает меня, потому что мне нужно пошевеливаться быстрее.

И все же я сдвинусь с места, и никакая хуйня не сможет мне в этом помешать.

Э… враг обошрался от штраха, как выразился бы старина Бонд, и видок у этого врага, надо сказать, абсолютно блядский: стрижка под скина, зелёная лётная куртка, ботинки «Доктор Мартене» на девятидюймовой платформе. Типичный подонок плюс верная шавка, которая покорно трусит за ним. Питбуль, бля, терьер… акула четвероногая. Поднял ножку, обоссал дерево. Ко мне, мальчик, ко мне!

Для того вида спорта, которым я занимаюсь, нужно жить рядом с парком. Я ловлю тварь в объективы моего оптического прицела; возможно, мне это только кажется, но что-то в последнее время он косит вправо. Впрочем, такой умелый снайпер, как Лоример, легко внесет поправки в прицел при стрельбе из своего излюбленного оружия — пневматической винтовки двадцать второго калибра. Я перевожу прицел на скина, рассматриваю его лицо. Затем я двигаю биноклем вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и вниз, напевая песню «Doors». Никто ещё в жизни не рассматривал этого ублюдка с таким вниманием, такой заботой, такой любовью — да, да, именно любовью! Великолепное ощущение — знать, что ты можешь сделать ему очень больно, не выходя из своей гостиной. Вы мошете наживать меня невидимым убийцей, мишш Манипенни.

Впрочем, основной целью сегодня является питбуль; я хочу заставить его наброситься на хозяина и нанести непоправимый ущерб его яйцам, а вместе с ними — и трогательным отношениям между человеком и зверем. Я надеюсь на то, что у этого чертова бультерьера смелости побольше, чем у тупого ротвейлера, которого я подстрелил за день до того. Я засадил этому говнюку пулькой прямо в морду, и что вы думаете? — Он набросился на своего мудака-хозяина, вырядившегося в комбинезон? — Да ни хуя подобного. Фиг вам с маслом, как выразились бы Вера и Айви из «Улицы Коронации». Сукин сын просто принялся скулить.

Меня зовут Кайфоломом, бичом микрорайона, грозой всех долбоёбов. Так что получай, Фидо, Роки, Рембо или Тайсон — как уж там тебя назвал твой тупорылый говноед-хозяин. Вот тебе за всех задушенных тобой детей, за все обезображенные тобой лица, за всё дерьмо, которое ты навалил на улицах нашего города. И прежде всего за то дерьмо, которое ты навалил в парках, — дерьмо, которое всегда подворачивается под ногу Лоримёру, когда тот бросается на скользящий перехват мяча, играя полузащитником за «Эббихилл Атлетике» в Воскресной Любительской Лиге Болельщиков «Лотиан».

Вот они поравнялись друг с другом — человек и зверь. Я нажимаю на спусковой крючок и отступаю на шаг от окна.

Великолепно! Пес, тявкнув, подпрыгивает и вцепляется зубами в руку хозяину! Отлишный выштрел, Лорример! Спасибо, Шон.

— ШЭЙН! ШЭЙН! ПИЗДА ТАКАЯ! УБЬЮ НА ХУЙ! ШЭЭЭЙН! — орал парень, пиная собаку, но его «мартенсы» ничего не могли поделать с этим монстром.

Тварь вцепилась в руку и не отпускала — собственно говоря, за эту зверскую жестокость всякие долбоёбы этих чудовищ и разводят. Парень чуть не тронулся умом: сначала он пытался бороться, потом замер неподвижно, потому что ему было очень больно, пытаясь то задобрить, то запугать этого безжалостного робота-убийцу. Какой-то старикан поспешил на помощь, но сразу отпрянул, как только пёс посмотрел на него искоса и прорычал через нос нечто, что следовало понимать как: «Ты у меня на очереди, дебил!»