Автор неизвестен - Юность компьютерщика

А та девушка вдруг и совсем не та?

… Все празднующие загодя втащили в зал свою верхнюю одежду. Вешалок конечно, всем не нашлось: куртки, шубы, пальто закинули на пульт, тумбы, дверцы шкафов ЭВМ. Они с Дианой бережно повесили свои куртки на желоб считывателя перфокарт…

В полумраке зала синяя, с красными полосками Димкина куртка была зверски брошена на пол: никто на центре подобное не сотворил бы. Кроме самого "ублюдочного". Записная книжка, вылетев из кармана, валялась рядом. Дианы в зале не было и ее черное пальто исчезло. Как и куцая дубленка Гарика с гвоздя у двери.

Собравшиеся уже вовсю танцевали. Кириллыч с Леонидом, выпив, судачили исключительно о рыбацких делах. Прочее им было абсолютно безразлично. И Диана, и девушки, настойчиво приглашавшие начальников к танцу. Ника с Алей, крепко стиснувшись в объятьях среди танцующих, целовались взасос, словно заправские лезбиянки.

Он оказался лишним. Внимания на него никто не обращал и делать здесь было больше нечего: вычурно, нагло и нежданно Обломов обвел его вокруг пальца.

Группа "Nazareth" напевала с магнитофонной бобины свой бессмертный хит "Love Hurts". Переливы цветомузыкальных оттенков в ритм нотам смачно раскрашивали лица девушек. Напоминая Вику и кровавое дискотечное побоище. Виталька явно приходил в отчаяние, снуя вдоль шеренги телок. Кланяясь, протягивал руку сверстницам, коим не подбиралось пары. Но девчата, как на подбор сговорясь, одна за другой гнусно отплевывались от создателя уникальной цветомузыки. Четверо программистов, кучкуясь в сторонке, тоже однозначно выпали из сферы женского обаяния. И судя по-всему, намеревались "отчалить"…

Привычное здание оставалось за спиной. С высоты третьего этажа глухо бухали ритмы танца и мерцали сквозь зеркальную пленку цветные огоньки гирлянд.

Промозглый туман затмил детали пейзажа. Куда бежать!? Где искать потерю!? Все против него. Никто не подскажет место проживания Дианы. "Ублюдочный". Тот неизменно скрывает свои адреса; прописан у тетки, которая непременно о нем ничего не хочет знать. За какую ниточку ухватиться?

— Диа-на! Диа-на!!

Отчаянные крики парня поглощались моросящей мглой. Никому не дано их было слышать. Темный проспект зиял пустынностью. Народ сегодня пораньше разбрелся по домам: готовятся праздновать. А иные уже и начали. На ближайшей остановке транспорта никто не ждал. Автобусы и троллейбусы давно ушли в гараж: возить больше некого.

Он без разбора гнал со всех ног. Оборачиваясь, заглядывая в подворотни и переулки. Из нутра без устали рвался голос отчаянния:

— Диа-на!! Отзовись! Диа-на-а!!

Но вблизи не возникало ни одного силуэта. И моросящая влага оседала на лице, смешиваясь с горячими слезами…

И вот он дома. Один. Нет, не просто один. A как всегда, одинок. Тишина. И монотонный безликий стук старинных стенных часов. Словно последних капель с крыши опосля шумного ливня; остатки влаги уходят в песок, как твоя монотонная, серая, одинокая жизнь. Даже от мысли посетить соседа-друга берет оторопь: такое потрясение не пережить. Ведь Гриня наверняка "позаимствовал" себе милую, симпатичную подружку для праздничного времяпровождения.

Кинул на диван старенький пиджачишко. Лишь как мимолетная память, в нем запрятана маленькая фотокарточка. И вдруг на подкладке блеснула радужная искорка.

Темная длинная волосинка, переливающаяся радугой в свете настольной лампы… Единственное живое, сохранившееся от милой знакомой. Шаг пошустрей — и уж наверняка бы слился с ней в единое целое.

Он наматывал ее на палец, потеряв счет виткам. Эту частичку

Дианы велено было сохранить, словно бесценное сокровище… Говорят, это может помочь вернуть ее. Безразлично он вытряхнул на пол из маленького прозрачного кулечка радиодетали, приобретенные на подпольном радиорынке. Стоили они недешево, были очень дефицитны, но незаменимы для ремонта аппаратуры. Но до них теперь по фигу. Чтоб не увидал никто, он незаметно подколол пакетик с карточкой и волосинкой изнутри к майке…

Свесив голову, он потеряно сидел на диване и слезы катились из глаз. "Ну как же не стыдно плакать!" — сверлили его мысли.

— "Ты же рослый, симпатичный парень, человек умственного труда, с высшим образованием! Но почему же именно от тебя девчонки ускользают с неизменным постоянством? Ускользают?!. Мило сказать… Бегут! Драпают! Будто ты не инженер, а самый что ни на есть опущенный помоечный бич! Чумной, прокажённый! И это не вяжется ни с логикой, ни с теорией вероятности, ни просто со здравым смыслом? Да ещё и виноватый. В том, что нечто "не понимаешь", не "въезжаешь", не "догоняешь". В том, что "ум, как у младенца"…

— Почему… Осмелится ли кто-нибудь когда-нибудь поднять завесу тайны?!"

…- Зови Диму за стол! Чего-й-то он там вздумал прятаться?!

— донесся сквозь дверь сердитый голос матери.

В комнату заглянула бабушка. Не присматриваясь, как судорожно он протирал платочком лицо, стала звать к ужину.

Аппетит, естественно, отсуствовал. Горе давило до тошноты.

Но бабуля наседала, упрямо подначиваемая требовательной дочерью.

Отказываться в ситуации было абсолютно бессмысленно. Равно, как и запираться. Они, бабы, примутся барабанить во всю мощь, переполошив соседей за тонкими стенами. А особым злорадством вспыхнет мать по поводу его трагедии:

— Так тебе и полагается! Твои ровестницы все шлюхи и шлюхам там и место!

— Дима, почему не хочешь кушать? — продолжала бабушка. — Посмотри, как мама старалась, какой красивый, румяный пирог приготовила. Взгляни, как замечательно новая печка печет.

Он понуро опустился за обеденный стол. Мать пытающе всматривалась в него. И вопрошала:

— Ты чего такой расстроенный? С дружбанами поскандалил?

— Я не ругаюсь с друзьями!

— Во-о-о! Получил получку и деньги потерял?

— Не терял…

— Ага, дожился!? На работе попал под сокращение!

— Да туда им…

— Ладно, не горюй. Бери, отрежь пирога, попробуй.

— Я ничего не хочу! И вообще, отстань от меня!

— Ты почему родную мать не уважаешь? Опять слушаться меня перестал!?

— Ты задолбала меня! Пошла вон!

Разьярившаяся мамаша, глубоко вдохнув, сосредоточила выпытывающий взгляд на Димке, по-прежнему едва сдерживающего плач.

Нервы молодого не выдержали — схватив тарелку, с силой запустил ей в голову. Она едва увернулась: с полного лета посудина врезалась в стекло двери, отделяющей комнату от прихожей. Осколки градом посыпались, дико звеня, под протяжный воящий крик бабушки, не успевшей понять случившееся. Прыгнув через стол, он опрометью кинулся прочь из квартиры.

Вынырнул на улицу в моросящую туманную мглу в рубашке и домашних тапочках, удирая невесть от кого. И слезы снова градом захлестывали лицо.