Илья Кормильцев - Собрание сочинений. Том 2. Проза

Геракл рыдает.

Фтизий. Вот так они все. Сперва натворят дел, а потом раскаиваются. Ну, нам легче…

(Пинает Геракла.) Давай, пошел!

Геракл ползет на четвереньках впереди стада.

Фтизий. Люди, это великий Геракл ведет к вам стада Гериона. Радуйтесь, выходите с ножами и вертелами. Несколько недель у нас будет много мяса. Кто хочет потрогать мускулы героя или посмотреть его зубы — платить мне по четыре драхмы. Я — Фтизий, раб-навозник, смотрите все, кем я стал! Смотрите, ослы!

Занавес.

Действующие лица:

Люций, Люцилий — паломники.

Заброшенное святилище на склоне горы, затянутое плющом и кустарником. Появляется Люций, карабкающийся по камням. Садится на камень, спиной к святилищу, не замечая его. Бросает на землю суму.

Люций. Люцилий, иди сюда! Здесь мы отдохнем.

Появляется Люцилий. Садится спиной к святилищу рядом с Люцием.

Люцилий. Уф! Где же оно, Люций? Сколько еще идти?

Люций. Видать, совсем близко. Здесь заночуем, выспимся, к утру будем там.

Люцилий. Позаросли все тропки. А почему никто не ходит, Люций?

Люций. Позабыли дорогу.

Люцилий. Если бы не старик, и мы бы о нем ничего не знали, о святилище. Ничего не скажешь, повезло нам. Любое желание, Люций?

Люций. Любое.

Люцилий. А ты помнишь точно, как он говорил?

Люций. Конечно, помню. Подойти с чистыми помыслами. Душа чтобы была без зависти, без корысти. И громко вслух сказать, чего хочешь.

Люцилий. Это очень просто!

Люций. Проще не придумаешь. Вот, говорят, в Тирепте на алтаре Деметры, тоже сбываются желания. Но сперва нужно достать три скрупулы пепла аравийского Феникса, смешать его с пеплом одного животного плавающего и одного ползающего, завязать все в мешочек и каждую ночь класть мешочек под голову. А потом сказать «Тетра Метра Деметра» и просыпать пепел на четыре стороны света, а потом уж идти просить.

Люцилий. Это куда как сложнее!

Люций. И дольше.

Люцилий. Но если выгорит, заживем, Люций!

Люций. Конечно, заживем. А ты во всем уверен?

Люцилий. Своими ушами слышал, как звенит у нее в тряпках. Зашила в платье, старая, думает, что никто не догадается. Как удар ее хватит, а рядом — никого, кроме меня. Я все быстренько распорю да обратно зашью. Как будто ничего и не было. Братья придут, кинутся смотреть, а я скажу: «Чего ищете? Все наврали люди про нашу безумную матушку, что колдовством наворожила она золото». Да сколько б его там ни было, Люций, все мало! Куда мне до тебя… Вот ты и верно, дело придумал.

Люций. Конечно, земля и стада — это лучше золота. Каждый год с прибытком. Когда его корабль потонет, что ей останется делать? Итак, отец дал ей сроку только до ближайших терминалий, а там уж — отцово слово, отцова воля. Я ему нравлюсь — и ловок, и связи имею.

Люцилий. Давай, я тебе скажу, что придумал, Ты — это святилище, а я вот к тебе обращаюсь. (Становится на колени перед Люцием.) О божество этого священного места! Выслушай мою мольбу: мать моя совсем безумна, лепечет, как ребенок, и не может ступку от пестика отличить. А братья мои все по службе, да и я каждый день до вечера в меняльном ряду. Кто ее за руку проведет? Кто ее накормит? Она по безумию и в колодец свалиться может, и под воз на дороге попасть ненароком. Страшно смотреть, как она мучается, похлебку сама ко рту поднести не может, все только поет да прыгает на одной ноге. Люблю ее по-сыновьи, так пошли ей смерть быструю и безболезненную у меня на руках, чтобы я мог своею рукой закрыть ей глаза! Ни слова ведь лжи, не так ли, Люций?

Люций. Ни слова.

Люцилий. Теперь ты попробуй.

Люций (становясь на колени перед Люцилием) : О божество, имя которого мне не известно. Любимую моряк опоил приворотным зельем. Люди говорят, что он с пиратами знается. А она, несмышленая, только о нем думает и ждет с моря, чтобы ложе разделить с ним как законная жена. А распнут его, что с ней станется? Отец наследства лишит и из дома выгонит. Куда она пойдет? А я человек надежный, на службе у префекта и отцу ее нравлюсь. Пусть волна его смоет или отнесет его корабль к берегам савроматов, откуда не возвращаются. И он спасется от позорной смерти, и она — от позорной жизни, да и я буду счастлив! Ну как?

Люцилий. Прекрасно! Ведь он и впрямь пират…

Люций. А мать твоя и впрямь безумна…

Люцилий. Теперь можно и подкрепиться. Где там твой козий сыр?

Люций. И твой бурдючок тоже вынимай!

Люцилий. Сыр бы, конечно, хорошо пожарить. Соберу-ка я хворосту. (Оборачивается и видит святилище. Роняет сыр.)

Юпитер Всеблагой!

Люций. Что? Где?

Люцилий. Там.

Люций оборачивается и тоже видит святилище. Роняет бурдюк.

Люций. Это все ты, голова тыквенная! «Давай, попробуем!..»

Люцилий. Оно все слышало.

Люций. Все твои чистые бескорыстные помыслы.

Люцилий. Сам-то хорош.

Молчат.

Люций. Что будем делать?

Люцилий. Давай спустимся вниз. А завтра снова поднимемся.

Люций. И что?

Люцилий. За ночь оно нас забудет. И подумает, что пришли другие.

Люций. Это только ты, осел, за одну ночь можешь все забыть. У богов память длинная.

Люцилий. Что же делать?

Люций. Я попробую с ним говорить. (Становится на колени.) О божество, покой которого мы ненароком нарушили! Ничего не может укрыться от твоих всеслышащих ушей! Ты, конечно, слышало, что мы тут с моим приятелем Люцилием наговорили. Не нам предрешать твою волю, однако, посуди: ни разу мы с приятелем тебе не солгали и все, что мы сказали, — правда. И то, первое, и это, второе. Ты можешь сказать, что потом мы сказали то, что на сердце, а сперва — то, что изобрел наш изворотливый ум. Но ведь может быть и наоборот. Человеку свойственно порочить себя из скромности, чтобы быть как все. Откуда ты можешь знать, если мы и сами не знаем, что руководит нашими поступками. Если ты поверишь в чистоту наших помыслов, ты не можешь не выполнить наших желаний, если ты и то, что о тебе говорят, — правда. Если же ты поверило больше нашим суетным словам, то твои помыслы нечисты, и ты предполагаешь в человеке прежде всего дурное. Тогда и твое желание, чтобы наши желания не сбылись, не исполнится. Ведь, если верить мудрецам, и божество не может быть выше своих же собственных законов.

Из глубины каменного алтаря раздается звук, похожий на скрип.

Люцилий. Услышало, услышало!

Люций. Да, но что оно сказало: да или нет?

Люцилий. Давай снова спросим: если «да», пусть скрипнет один раз, если «нет» — два.

Люций. Неплохая мысль для дурака. (Начинает.) О божество…

Камень скрипит три раза. Люций и Люцилий остолбенело смотрят друг на друга.

Люцилий. Что оно сказало?

Люций. Оно сказало, что ты осел.

Люцилий. Слушай, ты, божество! Мало тебе того, что мы колени в кровь содрали, карабкаясь по этим кручам, так ты еще и шутки шутишь! Вот я, Люцилий, раз сюда пришел, значит мне надо! Чем я хуже других? Ты уверено, что другие тебе правду говорили? Они, видно, поосторожнее нас были, не болтали тут около, сразу с нужными словами подходили. Если очень надо, чего только не придумаешь. Как ты можешь верить, если мы сами в тебя не так чтобы очень верим. Так уж, приходим на всякий случай, денег-то не стоит. Ну давай, давай, делай свое добро! Безумные старухи будут детям желчь портить, а пираты будут невест отбивать у таких прекрасных парней, как вот этот Люций. Тебе еще нужно, чтобы с тобой по особенному разговаривали, да еще особенными какими-то были. Да кто же ты такое?!