Витомил Зупан - Левитан [Роман, а может, и нет]

Осень дала о себе знать неделей холодного дождя.

Я понял, что это было первое лето в тюрьме, которое я не устраивал себе из ничего. Превращение одного инстинкта в другой, следовательно, давало первые результаты, из тюрьмы я создал новую реальность, которая избежала тюремного психоза, и заменил тоску по потерянному и недостигнутому — жаждой новых открытий, не связанных с окружающей обстановкой.

Не было больше скудной, ограниченной деятельности, характерной для тюрьмы, — я разжег в себе вдвое, в сто раз бо́льшую деятельность. Я перечитал целый ряд записок заключенных в течение долгих лет — от Петра Абеляра (апокрифные?) до Сильвио Пеллико, Грамши и Неру — все они недужили из-за подобных психозов, из-за бегства в прошлое, из-за ограничения деятельности. Я читал записки некого Петтера Моена, норвежца, который, кажется, умер в гестаповских застенках, свои записки он спрятал в вентилятор, они были пронизаны ужасом (их нашли после войны). Я заново пересмотрел «Записки» Достоевского с каторги, из Мертвого дома. Для сравнения. Самое страшное — это не лишение свободы, не плохая жизнь в плохих тюрьмах — человеку больше всего от самого себя больно, потому что его инстинкты работают безудержно, рождают чувства во множестве — а у этих нет выхода, и они начинают гнить в человеке.

Заботило меня только, не захожу ли я слишком далеко, не пустился ли я в чересчур опасный эксперимент; какие теперь еще неизвестные опасности подстерегают меня? Когда вновь засияло солнце, я смотрел через окно. На лугу возились с сеном, из стогов его разбрасывали по поляне, чтобы высохло, тут же работали несколько женщин. Издалека одна мне казалась красиво развитой, несколько округлой. Промелькнула мысль, что я могу испытать себя. Я переключился с инстинкта, выжигавшего меня в работе, на старый, хорошо известный инстинкт, выжигающий плотским желанием. Я следил за ее движениями, гладил ее под одеждой, начал ее раздевать и играть с ней… благоуханная кожа, мягкая плоть, гладкость покровов и упругость в формах… по бедрам я добрался до кущей… запах женщины… ее приглушенный, немного просящий голос, румянец на щеках, слегка затуманенный взгляд… С мукой, электризовавшей меня, моего бойца стало тянуть в длину и в ширину, брюки натянулись, у меня заболело в мозгу, узник темноты хотел поднять голову, я помогал ему рукой в кармане. И тогда передо мной возникла формула, которой я попытался определить «Повесть о двух городах» Диккенса четырьмя знаками… и теория, с которой я дошел до системы создания критериев человеческих поступков (от убийства жандарма до художественного произведения). Сладость сексуальности смешивалась с привлекательностью анализа на тысячах страниц моих листочков и тетрадей. Цель захватить женское тело совокуплялась с целью изобрести высший инструмент для повышения уровня человеческого развития. Физическое желание плодиться сплавлялось с социальным желанием оплодотворения мысли.

Голая женская грудь и мягкие волосы, текущие тонкой полоской от пупка вниз и выливающиеся в треугольник между тугими бедрами… и новая теория познания… законы чувственных принципов… ее округлые, упругие ягодицы… запах кожи, сена и лошадей… теория о субверсивном действии подавленного чувства… я наклонил голую девушку вперед… вложил ей его глубоко в жаркое тело… в мокрые, тесные ножны… По спине прокатилась волна, дрожь, ударило в голову, как вал маслянистой жидкости… а женщина превратилась в чертеж мозговых полушарий из моей тетради… и вот уже подошло, эякуляция, очищение мозга, красные пятна в глазах… Вероятно, я застонал, я обернулся — только профессор на мгновение приподнял голову над книгой… я должен был сесть. Профессор спокойно заметил: «Видите, этот оттого, что вы чересчур много курите». Я ощутил великое нервное и душевное уныние.

Верующие в таком случае вздыхают: О Боже! Дети и итальянцы в унынии обращаются к маме. Социалистические чиновники говорят: твою мать. Я же мысленно произнес по буквам: О, Джордано Бруно!

Я читал индийскую «Песнь творения». «Тогда не было ни сущего, ни не-сущего… Что было сокрыто, и где? Была ли здесь вода, безмерные водные глубины?.. Смерти не было, и ничего бессмертного… Была тьма… Всё было неразделенный хаос… Потом прежде всего родилось желание…» Я выписывал для себя отрывки из «Упанишад»: «Почему у человеческого духа нет отдохновения?» «Почему и зачем течет вода и ни на миг не может остановить своего течения?» В «Айтарея-брахмане» есть гимн о бесконечном путешествии, которое мы должны совершить, и каждый стих заканчивается рефреном «Чараивати, чараивати» — «поэтому, путник, продолжай идти, продолжай идти!»

Созревала осень. Из густого тумана выбрался малодушный, затуманенный и очень ветреный день. В ветреные дни возрастает количество самоубийц. В пять пополудни ветер прекратился. Прогулка по пыльному двору. Холод в тени. Синие руки, потрескавшаяся кожа. Солнце лишь в одном углу двора. Мы кружимся, как тени Платона, из тьмы в свет. Где-то снаружи заливается пес. Коммерсант, присоединившийся ко мне, мечтает об охотничьих тропах через лес с ружьем и собакой.

Многие ходят молча, все мечты накрепко заперев в себе. Земля в поле, должно быть, уже совсем холодная. В космических просторах над неподвижными, вытянутыми облаками нет нынче чудесных тайн. Прошлое и будущее лежат в нас, как свернувшиеся клубком зверьки. Мечты о будущем и реальность окружающего пространства бьются друг с другом, для них невозможно найти равновесия, одно исключает другое. Коммерсант говорит о том, чем бы он мог наслаждаться, но нет — ведь его гнало желание экономического успеха; у него могло быть пять автомобилей и шоферы в ливреях, самые красивые женщины и веселая жизнь, но он бродил по миру, как нищий, и строил планы по расширению своего предприятия. С собой он брал копченую колбасу, покупал хлеб, жил в самых дешевых отелях, то здесь, то там перекусывал что-нибудь тепленьким и считал, считал… Потом пришли и всё у него забрали… хоть жив остался… Один из мыслителей йоги, Ауробиндо Гхош, говорит: «Раджа-йога опирается на ощущение и знание того, что наши внутренние составные части, взаимодействия между ними, их функции можно разделить или разложить на составные части, заново скомбинировать и создать нечто неизведанное и прежде нереальное». Йога — это метод для тренировки тела и духа, это больше, чем упражнения, это — позы, называемые «асана», освежающие тело и его успокаивающие. Основа йоги — психологическая суппозиция: человек определенным духовным тренингом достигает высшей степени сознания. Известный автор рада книг о дефензивных азиатских школах, Брюс Тегнер, рекомендует в своей книжечке «Карате» (я прочел ее недавно) дыхательные упражнения йоги, которые, как правило, необходимы для душевной концентрации, в результате — дух может получить абсолютный контроль над телом. Регулярные тренировки йоги могут привести к удивительным достижениям. В тренировке Ци важно воспитать в себе выносливость и самодисциплину. Карате — не только спорт, это комплексный образ жизни: построение духа, тренировка без остановки, диета и овладение собой до непрогнозируемых высот. Любая агрессивность исключена, поскольку ослабляет самообладание.