Виктория Лебедева - Без труб и барабанов

— Оля, это тебе, — сказал Мартин серьезно. — Положишь сюда деньги, а сумочку повесишь на шею. Вот так, — и он надел себе на шею смешную девчачью сумочку. — Отсюда никто твои деньги не украдет!

На его широкой груди кошелечек смотрелся комично — невозможно было не улыбнуться. Она подошла, обняла, прижалась. Благодарно чмокнула в щеку.

— Ты самый лучший муж во вселенной, знаешь?

И он вдруг смутился. Она давно ему такого не говорила. Лет, может быть, двадцать.

— Кредитку все-таки возьми, — пробормотал. — Просто на всякий случай.

И Ольга чмокнула его в другую щеку.

— Все со мной будет в порядке! — И перевесила кошелечек себе на шею.

Билеты, взятые в сезон, бывают двух видов — дорогие или неудобные. Ольга, конечно, выбрала второй вариант. Тем более что прямых рейсов все равно не было, а ближайший аэропорт находился от Военграда километров за сто пятьдесят, и оттуда добираться на автобусе или на такси. Хоть Мартин и отговаривал, Ольга решила лететь с пересадкой через Москву.

— Мама, ну ты подумай! Одиннадцать часов в аэропорту сидеть! — кипятилась Верушка. — Если в деньгах дело, мы с Карелом тебе подарим эти билеты!

— Верочка, куда мне торопиться? — мягко возразила Ольга. — Ну и посижу, ничего.

Она любила самолеты. Мартин вечно трясся, как осиновый лист, в дьюти-фри покупал виски и потом сидел напряженный, отпивал из бутылки маленькими судорожными глоточками, глядя перед собой помутневшими и все равно абсолютно трезвыми глазами, в которых паника… а ей вот нравилось. Это было как аттракцион. Она старалась сесть у иллюминатора и смотрела, как стремительно отлетает земля — и все, что устроено на ней, становится игрушечным, будто красочный музейный макет. Смотрела и думала: какие же мы все-таки маленькие и глупые, человечки. И от этой мысли еще больше любила — своих, чужих, всех. Уши закладывало, голова становилась тяжелой, замирало дыхание — ну и что. Мир под крылом был такой красивый, такой крошечный и трогательный… а Мартин так ни разу и не решился сесть у окошка. Жался поближе к проходу и старательно не смотрел. Вроде взрослый, сильный мужчина. Ольга не понимала.

Стюардесс, проводивших инструктаж перед полетом, Ольга слушала в пол-уха. Сидела, лениво думала о том, что за последние пятнадцать лет самолеты стали удобнее, и совершенно напрасно Мартин их боится, и потихоньку ощупывала на животе, под легкой светлой ветровкой, сумочку, в которой лежали все деньги и документы.

Рядом оказалась милая девушка с малышом лет четырех. Они летели навестить папу, который уже полгода работал в Москве. За разговором полет прошел незаметно. Мальчик оказался на удивление тихий, он всю дорогу ковырял какую-то пластмассовую конструкцию-трансформер, сопя и сосредоточенно пытаясь оторвать хоть одну детальку, а перед самой посадкой тихо уснул.

Едва разрешили включать телефоны, тут же отзвонилась Мартину, что сели благополучно. Нажала отбой и улыбнулась. Перед отъездом они немножечко поспорили из-за скандинавских палок.

— Оля, зачем тебе эти палки?! — ворчал Мартин. — Что за манера тащить за тридевять земель лишнюю тяжесть?

— Ай, брось, — отмахивалась Ольга, — они ведь ничего не весят. А если тяжело, давай тогда лекарства выложим, которые ты мне напихал.

— Тебя не пустят с палками! Палки в самолет нельзя!

Она задумалась — а ведь правда. Куда их? В салон, в багаж? У нее были цельные, сто десять сантиметров. Зато у Мартина — раскладные.

— Твои возьму! — Ольга обезоруживающе улыбнулась. — Одолжишь мне свои палки?

— Но зачем тебе?

— Что значит зачем? Привыкла.

Мартин замялся.

— Ну, говори, — велела Ольга. — Что опять не так?

— Я на форумах читал… Знаешь, никто там не ходит с такими палками… то есть почти никто… только в больших городах — в Москве или в Санкт-Петербурге… а ты…

— …а я еду в деревню к дикарям, которые станут показывать на меня пальцем, — закончила Ольга насмешливо. — Мартин, милый. Мне почти шестьдесят три. И мне давно уже все равно, кто и что обо мне скажет или подумает.

Ольга опять улыбнулась и спрятала телефон в нагрудную сумочку. Скандинавские палки Мартина, разумеется, летели сейчас с ней. Улыбнулась и подумала: вот странно, столько лет прошло, а разве я меньше его люблю? Нет. И как глупы те, кто считает, что так не бывает.

«Домодедово» ее оглушило. Она, кажется, целую вечность шла через зал, потом медленно и ватно ехала на эскалаторе. Все казалось огромным и ненастоящим, это место никак не хотело связываться с Москвой, какую она знала в молодости, она не могла разобрать, о чем говорят люди вокруг, и на мгновение ей показалось, будто она забыла русский, пока не поняла, что идет сквозь большую группу пожилых финнов. Началась регистрация на Хельсинки, и они потекли ей навстречу, стрекоча чемоданами. Голова закружилась. Ольга ускорила шаг — и наконец-то отыскала знак WC.

С порога на нее дунуло кондиционированной прохладой. Завыла, оглушив окончательно, сушилка, шикнула тугая вода из-под крана, уборщица лихо ткнула под ноги мокрой шваброй; Ольга спряталась в кабинке и лихорадочно заперлась. Сняла с шеи кошелечек, чтобы не мешал, повесила на крючок на стене.

Она не помнила, как вышла. Сзади что-то, кажется, кричали. Она смотрела сквозь пыльные стекла на самолеты. На старт грузно выруливал «боинг»…

— Женщина, женщина!

Ольга вздрогнула и резко обернулась, пойманная за рукав.

— Женщина, ты забыла!

Это была давешняя уборщица. На вид было ей лет тридцать, и говорила она с сильным акцентом, с трудом выпуская слова на волю. А в кулаке раскачивалась смешная сумочка, белые лепестки топорщились вокруг желтой клепки. Ромашка.

Перед глазами поплыло, сердце застучало как бешеное… Все деньги, все документы, все-все-все!

— Ты забыла, — повторила уборщица настойчиво. — Там. — И насильно всунула сумочку в руки Ольге. — Я видела. Это твое.

Она отвернулась и стала уходить, а Ольга стояла, хлопая глазами, и не решалась заглянуть внутрь. А ведь Мартин говорил ей, говорил… совсем выжила из ума! Воров никаких не надо с такой головой. Все потеряла! Вся ее поездка была под этой ромашкой.

Потом решилась, дрожащими руками открыла. Деньги, документы, паспорт, страховка, кредитка — все оказалось на месте. И тут, спохватившись, Ольга кинулась догонять уборщицу.

Валюту она поменять еще не успела, но у нее были с собой евро, как учили на форумах, мелкий размен. Уже у самого туалета нагнала свою спасительницу и стала совать ей десять евро, рассыпаясь невнятными благодарностями, а уборщица испуганно отнекивалась и твердила: «Много, это много!» Но потом все-таки взяла купюру и спрятала куда-то под фартук, вернулась на рабочее место. А Ольга расплакалась.