Ольга Хмелева - Катькина дача, или Есть ли на свете лишний человек

К весне на чердаке Катькиной дачи было уже воза четыре столов, стульев, кресел, скамеечек, колыбелек, люлек и всяких корзин. Лежала там и куча соломенных шляп, которые наплели в досужее время девушки, но они были плоховаты по работе, и Архип не советовал ещё везти продавать их, а решил, чтобы новые мастерицы лучше раздарили или распродали их своим деревенским мальчикам и мужчинам, и тут же купил у них по шляпе для всей своей казатчины.

-- Оно и голову солнцем не печёт, и глазам легче, и шапки целые.

По последнему санному пути он съездил с четырьмя подводами в город, распродал весь товар и вернулся в деревню, словно офеня. Молодёжь просила его купить кто трубку, кто нот, кто кушак, кто шапку, кто косу, кто топор, а для своего хозяйства он привёз опять кадок, бечёвок, соли, стёкол, мелу, варёного масла, белой краски и ещё одну бочку смолы, да ребятишкам: кому поясок, кому гребешок, а кому платочек. Возвратясь, он собрал всех, кто ходил к нему на посиделки, каждого рассчитал по его заработку и отдал ему и деньги его, и покупку, оделил своих казаков гостинцами и распустил по домам. И не было в этот вечер семьи, где бы не радовались обновам или деньгам.

-- Ну, одноглазый!.. -- добродушно и радостно покачивая головами, говорили деревенские люди. -- И чего он только ни затеет, что ни придумает!

-- Да он сам говорит, что это не он, а книжка, -- заметил кто-то. -- Может, кабы и нас учили...

-- Книжка книжкой, и учить нам ребят, разумеется, подобает, -- сказал один степенный старичок, расчёсывая седую голову медным гребешком, который только что притащил ему внук, -- а только и ума, а главное, души доброй и не корыстной много тут надо было! Хороший он человек, вот что! Дай ему Господь много лет здравствовать!

А Архип на другой день опять удивил своих казаков. Ивья и тростнику больше в запасе уже не было, а снег таял быстро, и все дороги уже почернели. После ученья атаман опять велел взять корзинки похуже и лопаты и идти собирать конский помёт по дорогам и дворам.

-- Ты это что ж, опять штукатурить будешь? -- спрашивали казаки.

-- И штукатурку на дому подправить кое-где надо, -- ответил он, -- да не в ней дело, а задумал я ещё что-то, огород хочу развести, а навозу у нас нет. Выпрашивать же у матерей и отцов грешно, им самим каждый воз для хлеба дорог, а нам теперь всё равно делать нечего, вот и пособерём, что сможем.

Ребятишки ушли, а атаман принялся растирать красную краску со смолой и трудился он над этим дня три, а потом стал сколачивать из оставшихся от постройки досок большие глубокие ящики, но без дна, а поверх их приладил рамы с мелким переплётом, в которые и вмазал дешёвые зелёные стекла.

-- Ты это что же? Парники ладишь? -- спросил у него заставший его за этой работой батюшка.

-- Да, отец Иоанн, задумал я огород разводить, да не знаю, как удастся. Навозу у нас нет.

-- То-то я видел твоих казаков, словно грибы по дорогам собирают! -- засмеялся батюшка.

-- Да делать-то им это время нечего, пускай хоть эту пользу принесут. Им же ведь на потребу.

-- Разумеется! Что ж, ведь как оттает, то нужны тебе будут лошади под огород-то распахать. Я пришлю тебе пару лошадок, да две сохи с работником, на второй ты сам паши.

-- Коли будет милость ваша, батюшка. Только двух мне много. Навозу у нас нет... Нынче попробую самую малость, а летом срублю и сожгу ляду, выкорчую коренья, обкопаю канавой, обсажу частенько жимолостью... Значит, заготовлю, что смогу, для будущего года... Вот снег сойдёт, стану гонять своих ребятишек в лес за палыми листьями да ссыпать их в ямы, чтобы к тому времени перегной был...

-- Хорошо, хорошо! -- хвалил батюшка.

Архип работал изо всех сил. Купил воз соломы, наткал для парников толстых соломенных щитов, и как только сошёл снег, и оттаяла земля, сделал как мог лучше и из чего Бог послал парники и засеял рассаду капусты и огурцов. Многое вычитывал он в своих книжках, но многое указывали ему и батюшка с женой, у которых давно уже был разделан славный огородик. Когда настала жаркая весна, и везде попросохло, Архип заново перемазал свой дом глиной, а когда высохла и она, он выкрасил крышу смолой с красной краской, а стены с жёлтой, для рам же у него была привезена белая масляная краска.

-- До сих пор не боялся наш дом ни огня, ни морозу, -- весело говорил он деревенским, когда те пришли полюбоваться на красивые краски, -- а теперь не страшно ему какое хочешь мокро! Года простоит!

Радовался одноглазый атаман, и не чуяло его сердце, что самая красота этих красок и будет ему стоить великой обиды и огорчения!

Покончивши с домом, Архип неустанно принялся за огород, вспахал место перед домом гряд на десять, окопал и унавозил эти гряды, как мог, тем навозом, что натаскали дети, прихватил даже грязцы с деревенских дворов и с улицы, а потом принялся рубить ляду, окапывать четвероугольник десятины в две канавой, насаживать вдоль неё очень частенько жимолость. Часто по вечерам приходили помогать ему и его деревенские молодые приятели и приятельницы. А тут послал ему Бог ещё одну неожиданную радость. Как раз перед началом пахоты у двоих деревенских хозяев ожеребились лошади, и они, боясь, что сосуны будут ослаблять матерей, порешили их уничтожить. Архип прознал об этом от молодёжи, переговорил со своими казаками, пошёл и купил жеребят по полтиннику за штуку.

-- Ну, вот, детушки, теперь у нас и свой навоз будет. Надо только их хорошенько кормить, -- радовался одноглазый.

Жеребят поставили в плетёный домик, в котором прежде укрывали от дождя золотую роту. Воздуху, свету и тепла им было достаточно, подстилали им сушёный тростник, а доставлять им корм было удовольствием и для каждого из казаков, и для старушки бобылки. Они делились с ними хлебом, жали им серпами траву...

-- Всё это хорошо теперь, -- заботливо говорил Архип, -- а зимой-то как будет? Придётся нам строить им конюшню! Да и сена заготовить нужно, сколько сами сможем, а остальное купим. Смотрите же, детушки, усердствуйте с грибами да с ягодами, когда они придут, а теперь заготовляйте как можно больше вереску на стены

У деревенской молодёжи время опять было свободное, а копошиться на Катькиной даче вошло у ней уже в привычку, так что в доброхотных рабочих руках там недостатка не было, а постройка конюшни не требовала таких стараний, как постройка детского дома, и к началу июня невдалеке от него уже стояла конюшня на четыре стойла, а старушка бобылка, радуясь, что она сыта при своей золотой роте, подарила казачеству всех своих кур, которых и поселила в одном из стойл.