Вержилио Ферейра - Избранное [Явление. Краткая радость. Знамение — знак. Рассказы]

— Идите к огню.

— Сегодня я вспомнил, что должен был вам принести книгу

какую книгу? Он вынимает какой-то сверток, садится, начинает разговаривать. Слушая его, я переношусь мыслями в поселок, в дом Ванды, нет, не Ванды, а Луиса Баррето. Потом к месту разработок вольфрама, сепаратору, штольням, особенно к штольне № 2…

— …просочилась вода, заболел Кармо, тот парень, что…

И разговор сосредоточивается на штольне № 2.

— и сверхурочные плохо оплачиваются, а иногда и совсем не оплачиваются…

Он явно считает виновником всех несчастий Аристидеса

— …не знаю, знаком ли с ним сеньор учитель.

Это он спрашивает, опустив глаза, как бы между прочим, потом закуривает и листает книгу «Десять дней, которые потрясли мир», внешность у него заурядная, говорит, словно читает свод законов, а дождь идет и идет.

— Знаком, — сказал я.

— Я хотел заручиться общественным мнением деревни.

— Вы уже говорили с падре Маркесом?

— Так ведь инженер Аристидес — лицо ответственное.

Уж не кампания ли это против Аристидеса? Пытаюсь понять: проблема страхования, заболевание Кармо, просачивание воды, сверхурочные, нет, не пытаюсь понять, что тут понимать, и так все ясно из того, что говорит этот субъект — как же его зовут? Он, точно опытный боксер, бьет в самые уязвимые места. И все же я почувствовал себя твердым, целеустремленным человеком.

— С инженером Баррето я поговорю, совсем недавно я с ним весьма содержательно беседовал.

— Мой муж очень умен, — сказала мне Ванда.

Да, сегодня я это знаю лучше, чем когда бы то ни было: он подчинил свою жизнь определенной цели, но вот волнуют ли его подлинные жизненные ценности? Твой муж просто ужасен.

— Чепуха, — сказал субъект.

Почему? Ведь очень возможно, что я мгновенно разрешу все проблемы.

— Чепуха. Здесь нужно не экстраординарное решение, а общепринятая установка, которая, впрочем…

…которая, впрочем, существовала, но необходимо было придумать нечто лучшее, только что? Сегодня я это знаю, знаю, и хотя меня не интересовала «общепринятая установка», но жизни я лишился, я хочу сказать — лишился досуга, потому что большая часть его теперь уходила на Луиса Баррето, Аристидеса, этого субъекта, заболевшего Кармо, и штольню № 2, и «установку», и необходимые слова, которые выразили бы все это,

выразили бы все прямо перед Луисом Баррето, который принял меня в той же гостиной, где несколько дней назад мы с ним столь содержательно беседовали, и выслушал с серьезным и безучастным выражением лица-маски: по щеке от уха к находившемуся в кармане слуховому аппарату, то и дело настраиваемому, тянулся провод. Я высказал ему все четко и ясно, точно руководствовался высоким приказом изъясняться именно так, а не иначе. Хотя,

хотя руководствовался только личной необходимостью выразить словом и делом свою гуманность, проявить себя в полезном и гуманном акте, и эта необходимость возникла как ответ на злоупотребление, как способ самооправдания или неотложной человеческой потребности ощутить собственную человечность. Ведь боги могут рождаться не только в семье плотника, они могут иметь и более низкое происхождение, например, рабскую кровь того, кого гнетут злоупотребления, кто вынужден кому-то и чему-то доверяться, а потому любая услуга, великодушие, сострадание, подлинная справедливость чаще всего являются не нашей человечностью, не выражением нашего достоинства или благородства, а своего рода уловкой, чтобы не скатиться на уровень дикого животного, которое живет в нас и всегда ждет удобного случая проявить себя и которое именно поэтому,

именно поэтому часто бывает диким и грубым, настоящим животным, при всей своей правоте, при всем своем великодушии и прочем, такова схема грубости и жестокости.

— Чепуха, — говорил мне тот субъект (как же тебя зовут?) под шум дождя и ветра, который хлестал по оконным рамам, хлопал входной дверью, гулял в темной ночи.

— Чепуха, — говорил мне Луис Баррето, — ибо не существует той справедливости, что… Ну, допустим, я уступлю, вы верите, что все решится ко всеобщему благу?

Тут ведь дело в другом — это спровоцировано профессиональными агитаторами: однако я, припертый к стене, чувствовал, что доводы мои множатся, множатся с ужасающей быстротой — мы уже тогда были с тобой близки, Ванда? — и более того, требует применения моя избыточная энергия. В какой-то момент я даже решил, что жизнь должна быть реализована немедленно, прожита в едином порыве, в результате которого человек, такой, как я, вновь объединится с темной силой земли, подобно тому, как другие объединяются в тысячи бесплодных и «отчуждающих» организаций, по выражению этого субъекта, пользовавшегося строго определенным словарем, а может, этот словарь был в употреблении тысяч людей, закалился в тысячах сражений, а потому не использовать его, сопротивляться — значит подвергать себя возможности быть уничтоженным любой другой, еще более жестокой, чем своя собственная, силой,

которая, как утверждают заурядные преступники, стремящиеся переложить свои преступления на других, и обнаруживает здесь себя, казнит справедливость или казнит справедливостью, строя на ней собственную несправедливость, и порядок жизни учреждается беспорядком, коему необходимо противостоять, потому что существует непреложный закон человека — стремление к освобождению и победе, не знающей жалости и с каждым разом все более убежденной, а стало быть, напрасно какой-то субъект лет сорока с редкими волосами и усиками, ставшими неотъемлемой частью его лица, взывает ко мне,

— внедрять справедливость, враг знает все, враг ловок, разоружать его везде, где…

потому что очевидность не против, как я сказал, Аристидеса, который заставил ждать себя целый час в том зале, служившем приемной. Воздух этого барака, как и прокопченные лица входивших в него грязных рабочих, был пропитан кисловатым запахом и пылью, они входили, выходили, одетые в комбинезоны, и это на фоне нищенской деревни, теперь технически оснащенной, пересеченной вдоль и поперек электрическими проводами, наполненной механическими шумами, а дочь налогового инспектора беременна. Об этом я сказал субъекту с усиками, но, как мне показалось, сказанное не привлекло его внимания: существовал высший и основной порядок, где частности в расчет не принимались, — может, она беременна от тебя? Я почти решил, что это так, а может, виновник — Аристидес? Ведь дочь налогового инспектора служила в доме Баррето и в этом бараке, где я его прождал битый час, задыхаясь и дурея от едкой пыли, а может, от шума движущихся блоков, ремней, машин — этот шум был где-то совсем рядом и в то же время доносился издалека.

— Простите, сеньор учитель, что заставил вас ждать.