Грим - Приключения в приличном обществе

Я подавил мелодраматический порыв воображения, и поскольку от порога до кровати было всего лишь четыре шага, то проделал их в долю секунды. Струился гнев по жилам, гнал крови ток... Нет, и гневом забыться не удалось. Порыв, говорю, воображения произвел волшебное действие на меня: ледяное спокойствие, от которого тяжелеет, густеет кровь.

Садовник, почуяв мое присутствие, резко перевернулся на спину, отчего Варвара, сонная, свалилась, конечно, с кровати, но кошачьей хваткой успела вцепиться в спинку белой слабой рукой. Сидела, моргая, ушибив, наверное, зад. На лице садовника отразился ужас, словно взгляд его поймал Пустоту. Нет, они были одеты. Садовник - в небесного цвета кальсоны и полосатый тельник. С тоской я подумал, что такие кальсоны больше не шьют. На Варваре был ее первоначальный наряд - кофточка, джинсы - те самые, когда впервые она смазливой самозванкой вторглась в этот сюжет. - А может, и не было ничего, а? Полежали - и всё. - Вряд ли осознавала она щекотливость ситуации, ведя себя так, словно ничего прискорбного не произошло. Поднялась, почесала ушибленное. Зевнула ртом, протерла глаза.

- Зря я это сделал, дурак. - Вот и всё. Вряд ли этой своей репликой она пыталась оправдаться за происшедшее. Да я и не мог требовать оправданий: язык присох. Голова - как севший аккумулятор: мыслей нет.

Она протиснулась между кроватью и мной, прижав на мгновенье к моему бедру свой небольшой крепенький зад. Я проследил в открытую дверь, как она вразвалку прошла к бочке, как стала горстями плескать воду себе в лицо, фыркая и урча. Потом обратил холодные взоры к садовнику.

Сук все еще был у меня в руках, и я принялся небрежно помахивать им в ожидании, пока вернется дар речи к садовнику или ко мне. Я ткнул его этим суком в бок, побуждая реагировать реактивно. Постепенно отпускало перехваченную обидой гортань. В голове прояснялось. Противник мой коварно медлил. Я был значительно моложе и сильнее его, но не это соображение убедило меня в том, что не станет оказывать он ожесточенного сопротивления. Не было воли для этого в его глазах.

- Вставай, гадина, - сказал я и, зацепив суком ветхое одеяльце, которым он вновь успел прикрыться, стянул его на пол. - Вставай.

Предстоящий разбор полетов уже бодрил меня. Множество вопросов вертелось на языке: почему? как случилось? как смел? Так ли она хороша в постели, как в этом саду? Сопротивлялась ли совращению? Не пошлая мужская ревность душила меня, а благородное негодование за поруганную честь - дочери... Ну, или сестры... С одной стороны я его понимал: в его возрасте за подобные удовольствия надо платить, а это само за тобой бегает. Не отстает ни на шаг. Вертится. Ах, я и сам виноват. Надо было меры принять, пока зло еще зелено. Все же его вина очевидней моей, и расплаты ему не избежать. Так пусть же настигнет его правосудие или возмездие, что - как сказал мне один монах - не всякий раз на весах Судии одно и то же.

Он встал, жалко дрожа. Руки тряслись, губы прыгали. Нижняя челюсть, на которую приходилась большая часть бороды, непрерывно двигалась. Он, наконец, унял пляску зубов и объяснил через силу, обретя язык: вышло, мол, неумышленно. И склонил повинную голову, побуждая верить его скупой слезе.

- Собирай свои вещи, - сказал я. - Увязывай скарб.

Мне было безразлично, куда он пойдет, и есть ли у него в этом городе другая жилплощадь.

Я вышел из флигеля. Бросил сук. Не знаю, сколько времени заняла вся эта сцена. Но небо успело частично очиститься. Облако, похожее на распустивший крылья фрегат, брало абордажем мотыгинскую пожарную каланчу, неприступную с суши. Сад подставлял солнцу свои яблоки. Центральное древо, дрожа (не садовниково ли тремоло передалось?) сбросило наземь созревший плод.

Моя экс-девица тянулась к его запретным плодам. Леший, в ужасе вздымая руки, пытался преградить ей путь. Да чёрт с ней, жиголо. Поздно теперь. Пусть жрёт.

Облако перестроилось, изменив угол атаки. Невзятая каланча надменно довлела себе. Стая ворон спустилась с пустых небес и шумно расселась в ветвях и на крыше флигеля. Глава кочевья разместился на печной трубе. Убедившись, что всё с Варварой в порядке, я снова вошел внутрь.

Ее соблазнитель все еще стоял между столом и кроватью, с места не сошел за то время, что был предоставлен себе. Потирая лицо, морща лоб. Что-то в бороду бормоча. Ведьму, кажется, поминал. Глаза его были мутны, но не от слез раскаяния. Смертельная тоска, от которой сводило скулы, читалась в его глазах.

- Давай поторапливайся, - сказал я.

- Я вам не игрушка в ваших руках, - с мукой в голосе произнес он.

Я ногой подвинул ему табуретку, на которой лежал его синий френч. Он его в руки взял, внимательно рассмотрел в просвете окна, надел. Ухватился за сапоги.

- Нет, брюки сначала, - подсказал ему я.

Одевался он мучительно долго. Руки дрожали, не слушались. Запах... Пахло фиалками. Очевидно, соответствовало крайней степени растерянности, с примесью страха и недоумения. Впервые от него так приятно попахивало. Этим человеком можно ароматизировать отхожие места, доведя до соответствующего внутреннего возбуждения. Жаль, что он не задумывался об этом своем призвании.

Я все-таки задал мучивший меня вопрос.

- Не помню, - еле-еле выдохнул он, но взор блуждал. - Честно, не помню. - И вновь обратился в столб. - Да не мучайте вы меня. Господи, - сказал он едва ль не навзрыд. - Ведьма она, вот что.

- Пьян, что ли, был?

- Пьян? И этого не помню, - почти с ужасом произнес он.

Было очевидно, что всякая мнемоническая деятельность и впрямь представляет для него проблему. И возбуждает почти мистический страх. Странно это.

- Вещи забери, - напомнил я, прежде чем выпроводить его вон.

- Вещи, - забормотал он, - вещи... За вещами ужо Полина придет. Или Татьяна. Или еще кто...

Но вдруг встрепенулся и стал суетливо выдвигать ящики: стола, комода, один за другим, лихорадочно перетряхивая их содержимое. Заглянул под матрас, под кровать сунул лысую голову. Что искал он с такой поспешностью? Я подал ему картуз. Нет, не то. Беспокойство его даже усилилось. Сундучок ли с пиастрами, старый пират?

Он опять вдруг надолго замер и задумался.

- Что мы все-таки ищем? - не вытерпел я.

- Эх, кабы знать... - Он махнул рукой и подтвердил уже сказанное. - Полина придет.

Я проводил его до калитки. Облако, оставив каланчу, низко нависло над крышами. Я проследил, как он медленно брел вдоль улицы, часто останавливаясь, оглядываясь, отмахиваясь рукой, пока его не поглотили проулки.

Вслед ему быстро прошел мелкий скупой дождь.

За стеной у вдовы грянул какой-то каприс. Словно поймали кошку и мучили до скрипичного визга. Старый ворон сорвался с трубы, перелетел улицу. А за ним и вся черная сотня снялась, словно аудиоволной смыло. Опустел наш вертоград. Ветер рассеянно теребил ветви, шевелил листву.