Грим - Приключения в приличном обществе

И плавным жестом правой пуки он предложил моему вниманию пространство комнаты со всем тем, что оно содержало. Я, следуя его жесту, впервые тщательно огляделся.

Юноши отворачивались, не давали себя рассмотреть. Впрочем, это все были люди зрелые, сорока, приблизительно, лет. Вещи тоже большей частью были поношенные: гусарский ментик, фрак с чьего-то плеча, дамская накидка, небрежно брошенная на подоконник, и пр. Обращал на себя внимание тусклый портрет барышни в чем-то кисейном, воздушном, облачном, пристроенный в простенке, а чуть ниже - случайно или нет - на вбитом в стену гвозде свисала черной плетеной петлей плеть.

- Это, действительно, Натальина мантилья, - сказал грек, слегка покраснев. Я вспомнил, что общение с женщинами не считалось среди греков возвышенным. - А так все мое: китель, фрак... Молот, коим кую. Крушу тоже им, впрочем.

Молот, размеров внушительных, занимал собой угол комнаты.

- А вы ведь, простите, недавно у нас? Видно, что вас еще не коснулось госпитальное воспитание. Вам известно, что люди воспитанные дольше живут и умирают, как правило, своей смертью?

Произнеся эту фразу, он бросил короткий взгляд на плеть, без которой, видимо, считал мое воспитание не полным, и я внутренне содрогнулся, представив, как это орудие совершенствования юношей, сплетенное из воловьих жил, гуляет по моей спине.

- Обо мне всякое говорят, - продолжал философ, и взгляд его вновь обрел бархатистость. - Мы, нетипичные, являемся удобной мишенью для пересудов. Утверждают даже, что мой гений тронут безумием. Я игнорирую подобные выпады. Ибо безумие есть зачастую не что иное, как разум внеземного происхождения. Хотя я признаюсь вам - хотите? - чем-то вы мне симпатичны. Я, знаете, рад в человеке любому значению, отличному от нуля, а в вас определенное значение имеется - так вот, вам - признаюсь, что моё, так называемое безумие носит защитный характер. Это имитация, симуляция, подделка, мостырка, бутлег. Надоумил один лепила, когда я отбывал пожизненное за грошовый грабеж.

- Отбыли? - Это был, кажется, первый вопрос, который я осмелился задать этому ученому и, несмотря на ласковость, сумрачному человеку.

- Полностью, - ответил он. - От звонка до звонка.

Я почувствовал к нему невольное уважение, какое к человеку, отбывшему срок, испытывает всякий не сидевший российский мужчина, раскованный, непредубежденный, без социальных комплексов, средних лет, для которого в этом смысле еще не все потеряно. Но одно существенное, несовместимое с жизнью противоречие в его словах от меня не укрылось.

- Позвольте: пожизненное? От звонка до звонка? Довольно туманно для моих мозгов. Вы отбыли столь длительный, можно сказать, предельный срок, и в то же время я вижу вас во плоти, в полном ее здравии, - сказал я, чувствуя робкий внутренний трепет, несмелое ликование, сходное с тем, с каким кот увивается вблизи рыбьих запахов, или удачливый химик вокруг сосуда со смесью в предчувствии открытия нового вещества.

- Люди попроще по сей день сидят. Те, что не сумели сойти с ума, - добавил грек к вышесказанному.

О собственном сошествии с ума и мне приходило в голову. Но ни разу эту гипотезу я не принял всерьез. Я ведь отчетливо помнил основные события всех моих жизней, я их вам, тщательно соблюдая последовательность, граждане, изложил. И причинно-следственная связь между ними вполне подчиняется здравой житейской логике. За исключением одного: самого события миграции моего Я из тела в тело, будь то процесс, протяженный во времени (отсюда - туда), либо мгновенный (оттуда - сюда) обратный скачок. Вот почему в этом пожизненном 'от звонка до звонка' мне послышалось, пусть и не вполне идентичное, но явное созвучие собственной участи.

- Вы хотите сказать, - попытался сформулировать я этот чрезвычайно сложный вопрос, - что ваше прошлое, - я выделил следующее слово соответствующей интонацией, - пожизненное существование истекло, и теперь вы присутствуете в нашем мире в другом качестве? Иначе говоря, ваше тело стало вместилищем для другой души, либо ваша душа, покинув привычное тело, прочно обосновалась в другом?

- Мне нравится ваш вопрос! - восхитился ученый и даже порозовел от удовольствия. - Я даже не буду конкретизировать, что вы подразумеваете под словом душа. Черт с ней! Но позвольте поинтересоваться со своей стороны: вы всерьёз полагаете, что такое возможно?

- Именно это и произошло со мной, учитель, - вздохнул я. - Вы позволите вас так называть?

- М-м... Ладно, черт с вами, называйте, - изъявил согласие грек. - Но в обмен на чистосердечную исповедь. Я, видите ли, коллекционирую подобные случаи.

И тогда я вполголоса, чтобы не вводить в соблазн любопытствующих, вкратце пересказал ему свою историю, умело нагнетая интригу, но строго придерживаясь фактов, имевших место в действительности. Слушал он с подчеркнутым интересом, я подчеркиваю: с подчеркнутым, потому что, как тут же выяснилось, повесть моя не очень его заинтересовала.

- Ну, это случай не редкий, в моей коллекции уже десятки таких, - сделал заключение этот мыслитель. - Женское и мужское начало присутствуют в каждом. Будете спорить? Нет? Раздвоение личности по половому признаку то и дело случается. Бывает, женское полностью поглощает мужское, и наоборот. Бисексуалы вам все это в два счета растолкуют и объяснят.

В его голосе слышалось сильнейшее разочарование. Подобное чувство, но по отношению к собеседнику, вернее, к его способности усваивать информацию, овладело и мной.

- Вы полагаете, что я вообразил себя дамой? Вы не поняли кое-что, учитель, - поспешил внушить ему я, пока это ошибочное суждение окончательно не утвердилось в его голове. - Это не раздвоение личности, а полная ее потеря для тела, ферштейн? - перешел я на немецкий, бывший до недавнего времени языком европейской мысли. - Голова, понимаете? Айн Копф, но внутри у нее пусто. Как у новорожденного, чей жизненный опыт равен нулю. - Я заметил в нем первые признаки понимания и решил закрепить его более простой аналогией. - Это как если бы вы потеряли некую сумму, крупную сумму, всё, что у вас есть, и кто-то другой ее поднял. Вернее, если бы эту сумму постепенно из вашего кармана вытянули. Стали бы тянуть потихоньку втайне от вас, начав с наименьших, а потом добрались бы и до более крупных купюр, и уже при полнейшем вашем попустительстве.

- Я бы, смею уверить, такого не допустил.

- Да, но сумме, то есть вам, в сущности безразлично, в чьем вы кармане. И даже поблескивает интерес: а как там, в чужом? Не лучше ли?

- Тогда должен существовать канал, по которому эта сумма могла бы перекочевать из вашего кармана в чужой. Нет, такого нельзя допустить. Иначе, дай волю, хлынем в разные стороны, начнем вытеснять друг друга из полюбившихся карманов. Знаете, если эти каналы мысленно допустить, то и до загробного существования останется недалеко. Ведь где-то была ж ваша душа в промежутке меж двух тел?