Грим - Приключения в приличном обществе

Я почувствовал, что тоже начинаю слабеть со лба. Однако спросил:

- Почему?

- Так спрожектировано. Да и во избежание беспорядков, связанных с нелегальной миграцией, данный железный занавес крайне необходим. Сами судите: если лучше у нас - хлынут покойники. Если у них - хлынем мы.

Он опустил кошку на пол и добавил следующее:

- В особенности если, на суету сетуя, будем впадать в отчаяние по пустякам.

- Не знаю, как там, в том мире, - сказал я, - но наша жизнь - сплошное дерьмо.

- Человек слишком мало знает о жизни, чтоб давать ей такие оценки. Да и какие-либо вообще, - сказал Маргулис. - Знаете, размышления не всегда приводят к гармонии. Иногда до такого додумаешься, что лучше бы и не размышлял. Любой абсурд - порождение разума. В природе абсурда не существует. Даже в смерти есть своя целесообразность. Я и сам в иные минуты не прочь поглупеть процентов на семьдесят. Подурачиться, порезвиться. Сексом заняться, наконец. Вы только подумайте, сколь много невинного счастья отнял бы разум, если б самодержавно царил.

- Да и тот свет, - упорствовал я, - наверняка не лучше этого. Будете заниматься там сексом на раскаленной сковороде.

- Кстати, раз уж о сексе. Знаете, я часто бываю уверен, что между сексом и смертью существует тонкая взаимосвязь.

- Хотите сказать, что если б не было секса, не было б и смертей? Но это ж и дураку понятно. Все рожденное смерти обречено. Нас убивает жизнь.

- Я хочу сказать совершенно обратное, - сказал Маргулис немного обиженно, как будто я его в глупости уличил. - Не было б смерти - не было б секса. Разница в этих высказываниях, согласитесь, существенная. Обреченность гибели порождает необходимость воспроизводства. Хотя и ваша мысль тоже верна. Таким образом, хвост вашего высказывания является головой моего, и наоборот. Замкнутый, получается, круг.

- И цель вашей революции - этот круг разорвать?

- Попытаться, во всяком случае. Бывают минуты, когда и я в успехе нашего дела не уверен вполне.

- И тем не менее, будоражите коллектив?

- Надо ж чем-то заполнить досуг.

Коридор был узок, метра четыре всего. Но зато простирался в обе стороны достаточно далеко, чтобы успеть набрать скорость и нырнуть в одну из дверей. Но он не воспользовался этой возможностью.

- Значит, досуг, - хрипло выдавил я, пораженный его цинизмом. - Вся эта суета и бесстыдство... - Я заикался, подступая к нему. - В этом и заключается ваш половой вопрос?

- Да нет, - сказал Маргулис, игнорируя попытку бегства и отступая к стене. - Так вопрос не стоит. Вернее, либо стоит, либо... вопрос...

Он был озадачен моей вспыльчивостью, однако видимых признаков беспокойства не проявлял. Несмотря на то, что я готов был броситься на него - как лев, как гибкая телом пантера, как ястреб средь светлого неба, безмятежного в лучах зари.

Но я тут же одумался, взял себя в руки: этот безухий безумен был. Да и какая мне, в конце концов, разница, ради чего затеваются революции, если одна из них мне сулит авантаж.

Я отвернулся, чтобы не видеть его заманчиво оттопыренного уха, за которое уже мысленно ухватил. В данный момент мне хотелось оказаться подальше от Маргулиса, в более безопасном от него месте, где-нибудь в Милане или Калифорнии, доколе не распространяется его досуг. Или прервать с ним, во всяком случае, вербальные отношения, покуда мы не оттеребили друг друга за уши и не наговорили обоюдообидное.

- Я вас намеренно спровоцировал, - мягко сказал Маргулис. - Политик должен быть мастером провокаций. Как вы полагаете?

- Как полагается, так и полагаю, - сдержанно ответил я.

- И, тем не менее, приходится идти иной раз на это, дабы убедиться, прочно ль уверовали. Ваша реакция вполне положительна. Другой я от вас и не ожидал.

Это походило на похвалу. Но я не поддался.

- Простите меня, - продолжал Маргулис. - Готов признать, что эта провокация была грубой политической ошибкой с моей стороны. Но зато я теперь могу полностью положиться на вас. Ведь только опираясь на сексуально активную часть населения, на вас в том числе...

- Оставьте это, - перебил его я, заметив, что он собирается темперировать все ту же тему, всячески интерпретируя ее. - В данный момент меня больше беспокоят вопросы метафизического толка. Вопросы эмпатии, в том числе.

- Скажите откровенно, маркиз, что вы в минуты раздумий думаете обо мне? - Я промолчал, чтобы не ответить резкостью. - Надо нам с вами как-нибудь ночью на крышу влезть, - сказал Маргулис. - Оттуда хорошо наблюдать чужие миры.

- Я подозреваю, что ваша компетенция в вопросах эмпатии весьма сомнительна, - сказал я. - Все время пытаетесь увильнуть. Ночью? На крышу? Да вы в своем уме?

- Далась вам эта эмпатия, - огорчился Маргулис. - Знаете, я вам честно скажу: я не ведаю этими вопросами.

- Не владеете, то есть?

- Владеть - владею. Но ведать - не ведаю. У нас здесь разделение полномочий. По вопросам социальной революции, перманентно перерастающей в сексуальную - не стесняйтесь ко мне.

- А Садом ведаете? - Не знаю, почему мне пришел на ум Сад.

- Простите?

- Садом - вы?

- Ах, извините. Показалось: Содом. Вы, наверное, ударение неправильно... Содом пока что в компетенции главврача. Нет, мы к содомитам - никакого отношения. Дом Социального Обеспечения - так в официальных документах наш госпиталь значится. Но это антиобщественное наименование мы, конечно же, переменим, как только к окончательной победе придем, - заверил меня он.

- Так что насчет Сада? Вы?

- Только его сексуальной составляющей. Древо познания, например. Аллея лингамов, Древо Желания. Другие дерева в другом ведении.

- Прочие дерева тоже поименованы?

- Некоторые просто пронумерованы. На дереве номер семь Птицын всё гнезда вьет. А есть и поименованные. Дерево Смерти (Анчар) вы уже видели. Древо Смеха есть. Дерево Дураков.

- Ну, это уж слишком, - не поверил я. - Кто ж им заведует?

- Ну, отчасти Девятый. Древесина этого древа для буратин хороша. Он их в невероятных количествах производит. Осуществляет деревянное зодчество. В деревянном мире буратин он царь и бог. Древо Смеха, кстати, у нас не занято. Хотите, возьмите его на себя.

- А Древо Смысла?

- А вот погодите. Следуйте за мной.

Следуя за ним, я спустился в парк, меланхолически рассматривая глубокоосенний пейзаж.

- Этот заведующий весьма не прост,- говорил Маргулис, часто ко мне оборачиваясь и поясняя кое-что из им сказанного живописной жестикуляцией. - Фамилия у него самая что ни на есть сермяжная: Сидоров. Но уверяю вас, легче вам от этого не будет. В смысле взаимопонимания. Да вы уже имели как-то с ним разговор. Он сирота. Прошел очень нелегкий путь от простого рабочего до очень непростого мыслителя. И был неугоден властям, совмещая в себе героя труда и гения онтологии. Человек, переживший два падения и несколько катастроф. Сидел как диссидент, за грабеж и попытку бегства в Голландию.