Грим - Никита Никуда

Я полагал, что еще сохранились люди - те, что помнят меня. Я вглядывался в лица сверстников, безо всякой надежды, впрочем, кого-то узнать или быть узнанным. Не очень веря, что это возможно по прошествии стольких лет. Увидеться, удивиться друг другу.

Но однажды, рассматривая витрину супермаркета, я почувствовал за своей спиной чье-то присутствие. Человек отразился в стекле, то ли любуясь витриной, то ли вглядываясь в меня, в ней отраженного. Непраздное любопытство. Я обернулся. Недовыбритый мужчина, усатый, с несвежей наружностью, с намеками на непохмеленность, лет, примерно, моих, отдуловатая личность которого мне смутно кого-то напоминала. Одет небрежно, выглядит неважно. В шляпе, как водится, на голове.

Вопросительное выражение его лица сменилось восклицательным: узнал!

- Женька?

- Бухтатый!- признал и я бывшего приятеля. И тут же ему напомнил, что меня Гена зовут. Ибо в книге жизни был записан под этим именем.

- Так ты полковник теперь? Офицер! - Ресторанчик, куда он меня завел, не отличался изысканностью. Но цены были приемлемые, рассчитанные на средний класс. - В милиционера эволюционировал! А я, видишь, в люди не вышел - вышибли. Вынужденно живу в нужде. Хоть и мучительно стыдно жить так. Но ничего, прорвемся, - безо всякой уверенности, но и без уныния заявил Бухтатый.

Он снял шляпу. Пот, скопившийся под, хлынул за ворот. Было нежарко, но и лоб его был покрыт мелким бисером. Время оставило на нем свой след, наступив на лицо жесткой подошвой.

Носились полуголые официантки с подносами, возбуждая аппетит своими формами. Тут же какая-то собачонка крутилась, умудряясь попадать под ноги сразу всем. Но ее не гнали, вероятно, числилась в завсегдатаях.

- Курица непорченая замороженная... - читал Бухтатый строки меню.

- Непорочная, - сказала официантка, кругленькая, словно нолик, склоняясь над нашим столом. - Завороженная.

- Завороженная, - повторил Бухтатый. - Кура - что? Птичка Божья. Что непорочная, вполне может быть. Может, все же зажаренная?

- Завороженная, - сказала подавальщица, твердо настаивая на своем.

- Или зараженная? - сомневался Бухтатый.

- Что-то у вас куры кругом, - сказал я, вспомнив, как ел их, сидя в засаде. Эта замороченная курица, помнится, навеяла сон.

- Поддерживаем отечественных производителей, - сказала официантка, склоняясь еще и вываливая баллоны едва ль не на стол.

- Ты, Нин, чего-нибудь другого нам принеси. - Попросил Бухтатый. Официантка, вихляясь, отошла за этим другим. - Я вышибалой работал в этом шинке. Пока самого не вышибли за деликатность. Видел? Наела грудь. Как она тебе?

- Ничего. Навороченная. Здесь у вас что, бордель?

- С чего бы?

- Сужу по обслуживанию в вашем кафе.

- У нас только показы. А проказы и проституция запрещены. Вот погоди, Людка скоро появится. Хозяйка этой харчевни. Моя первая половая любовь. У меня это чувство до сих пор хорошо сохранилось. Вот женщина пламенная, прямо Африка. Знойная Королева, в отличие от Снежной, которой была. Помнишь ее, Жень? Эдак подойдет вплоть, дохнет холодом...

- Помню и надеюсь, что жива-здорова, и мать троих-четверых детей. Ты меня Геной зови, - посоветовал я.

- Так Гена все-таки? Накажи меня жизнь! Все перепуталось. Я и генетику с евгеникой путаю. Но Людка... У нее лицо, у нее фигура, у нее наив. У нее пропорции. Глаза - что стаканы рому. Волосья - колосья ржи. Живот, исполненный жизни. Ноги, грудь, зад...

- Овладел владычицей сердца? - спросил я, когда он исполнил псалом.

- Если бы. К ней проникнуть - разве только в виде золотого дождя. А карманы не отягощены наличными. Хоть я как жених и не последней паршивости, но живу в полном безбрачии. Потому что только ее любил, не торопя со взаимностью, дожидаясь, пока муж помрет. А теперь, потеряв мужа и молодость, еще более отдалилась. У нас, говорит, с тобой несовместимость. А какая несовместимость? Вроде оба - люди. Русские женщины к русским мужикам вообще плохо относятся. Ты понимаешь, когда некуда больше идти, впердолить некому? - Он отер с лица пот. - Рому бы... Я романтик, а посему - исключительно ром.

Я велел принести ему рому. Выпил с ним сам.

- Вот, - он показал мне фото, вынутое откуда-то из подмышки, - наш коллектив. Но здесь я почти не виден. Закрывает меня грудью своей.

Людмила, помнится, Шалашова. Не знаю, как по мужу сейчас. Я бы ее вряд ли узнал: растолстела, расширила владенья свои. С бантом-бабочкой под подбородком, как у администратора кафе 'Авангард'. Здесь же хозяйка, кажется.

- Сейчас забрал у фотографа. Теперь должен этому держиморде тридцать рублей. Видишь, вон баба с бабочкой? Это она.

Я перевел взгляд с фотографии на оригинал, движущийся в нашу сторону. Располнела до потери пропорций. Пышные одежды, скрывающие правду о ее теле, были на ней. Но мужчинам в летах должна еще нравиться. Мне же она нравилась не такой, и в памяти сохранилась лучше.

- Найти прекрасное в безобразном - может, это и будет та красота, которая спасет мир, - пробормотал Бухтатый и вскочил. - Ну, Людка, ты - луна!

- Дурак. - Это было первое, что я услышал из ее уст за столько лет. Хорошо, не ко мне относилось.

- Ты хоть некоторые слова закавычивай, - сказал Бухтатый.

- Здравствуй, Женя. Ну-ну, не будем при всех. Я давно вас заметила. Да пожарного инспектора не могла выпроводить, за пожертвованиями на погорельцев приходил. Пойдемте ко мне, ребята. У меня обеденный перерыв. Я ваш заказ аннулировала. Нам в кабинет подадут. Там и обнимемся. Ты к нам совсем? Или на каникулы?

- По телеграмме, - сказал я. - Племянник у меня тут.

- Ах, этот, воскресший? Весь город только об этом. Ну и как он себя чувствует? Что говорит о мире том?

- Чувствует себя лучше прежнего. Бросил пить. - Я хотел и про грыжу сказать, да Бухтатый помешал, перебив.

- Это его мы встречали, - сказал он - Теперь головная боль после вчерашней вечери. Смерть - это такая загадка.

- Всех тревожит загадка смерти, - сказала Людмила. - А загадка рожденья, похоже, никого не волнует. Хотя рождение - более таинственный феномен, чем смерть. В силу, наверное, своей случайности. Ведь могли бы не родиться. Не встретиться. Друг друга не знать. Как подумаешь об этом - жуть берет.

Я ожидал, что мы займем рабочий стол в руководящем помещении, но она провела нас в 'кабинет', предназначенный для посетителей, пустующий в этот час.

- Как поживает наш горячий городок? Что в вашей жизни нового? - спросил я.

- Да все у нас новое. Долго рассказывать.

- Можно, я кратко, но матом? - сказал Бухтатый.

- Нет.

- Суровый у меня командир. Женщина строгого режима. Обезьянам в клетках и то вольготней.

- Обезьяна, Бухтатый, благодаря упорному труду, выбилась в люди. А ты даже в обезьяны не выбился.

- Знаю-знаю. Труд создал человека. И муравья, и пчелу, и бобра. Мне вот снилось сегодня, будто я вождь племени Красных Обезьян. И все руки чесались кого-нибудь высечь. К чему бы это?