Грим - Никита Никуда

Поваленный ствол с комля стал уже подгнивать. Прямо над ним стояла сосна, без ужаса глядя на труп дерева, с которым (ужасом) глядим на людские трупы мы. И даже осина, трепещущая по любому поводу, взирала на тление с полным спокойствием.

Немного спустя воспылал костер. Пламя жадно накинулось на сухие сучья, утоляя голод древесиной.

Матрос разложил у костра продукты, в том числе консервированных кур, заметив при этом:

- Консервирование продуктов - это особый род их испорченности, при котором с оглядкой, но все же можно их есть. Дать тебе, Кюхля, по старой дружбе пожрать?

- Мне уже в горло не лезет эта надоедливая еда. Нет ли чего, кроме кур?

Антон подбросил в костер сучьев. Оживился, приняв приношенье, древоядный огонь.

- Вот так и Россия, господа. Или, если хотите, товарищи, - сказал матрос. - Только ее растормоши, пламя раздуй, да дровишки подкидывай. Как воспрянет, да ударит во все свои колокола и 'Калашниковы'. Да раскинемся Россией по всей земле, левой пятой - за Тихий, правой - за Атлантический, подмяв под крестцы Евразию.

- Симпатичная геополитика, - сказала Изольда. - Я радуюсь за вас, матрос. И ты радуйся, Русь. Умнеем не по дням, а по морякам.

- А главное - сможем вызволить трудящихся и матросов из их иг. Вдарим молотом по молоху капитализма. Вставим этому капитализму клизму.

- Если только 'Аврора' протиснется, - сказал поручик.

- И что б ты делал со всей землей? - спросила Изольда.

- Я? Да на кой мне она. Крестьянам бы отдал.

- Ты сотоварищи раз уже отдал. Польшу, Финляндию. Да и Украину - вспомни похабный Брестский мир. Как Плохиш: варенье съел сам, беду разделил с народом, а Родину отдал врагу, - сказала Изольда.

- Так то ж буржуи бойню затеяли. Они и сейчас во всем мире мутят. Пьют нашу кровь...

- ... и пот, и слезы//Слюну, мочу, а так же кал едят... - подхватил поручик, размахивая головешкой и веселясь.

- Тебе, поручик, сначала надо разморозить мозги, а потом уже начинать думать.

- Мы просвещеньем Европе обязаны и за это должны ее благодарить. На колени встать, если хотите, - сказал доктор. - А вы - молотом.

- Не лучшее из просвещений, - вскользь заметил полковник.

- Я готов опуститься на колени перед Европой, - сказал матрос, - если эта Антанта встанет на четвереньки, а задом повернется ко мне. Что народу надо? Жратва, водка, баба. Европа, где все это есть.

- Народу нужно, чтобы его кто-то любил, - сказала Изольда.

- Чего он хочет, гордый, но терпеливый росс, он сам не знает. Ленив и нелюбопытен, и охотно дает себя угнетать. Терпеть и трепетать - его участь. Воспрянул от сна? Не воспрянул. Только почесался да перевернулся на другой бок, - сказал полковник.

- За самодержавие обидно? - спросил матрос.

- Не любите вы оба свою страну, - сказал доктор.

- Странно слышать от вас, доктор. Вот если врачи, вместо того, чтобы лечить пациента, станут их любить, будет ли толк от лечения? - спросил полковник.

- Если я их любить не буду, то и лечение не состоится.

- Полтора столетия поклонялись идее. Три четверти века пробыли в состоянии социализма. Целую эпоху ухлопали. И зря.

- Теперь идеи у нас нет, - вздохнул притворно матрос. - Будем поклоняться полковнику. Хотя я с ним согласен. Мы, народ, уж больно безропотны. Нами совершают военные действия, затыкают амбразуры, мастурбируют нами, по-всякому по-другому шалят.

- Вся наша история - история неудачников и рабов, - сказал полковник.

- Нужно гордиться своей историей, господин Одинцов, - обиделась за всех нас Изольда. - Пугачевщина, казачья вольница. Бродяги - где это видано? - покорили Сибирь. В Европе такого не может быть по определению. Да и революции их, в сравнении с нашей - детские хлопушки.

- То братаемся с чертом, то боремся с ним.

- Ах, господин Одинцов, - сказала Изольда, подымая на него опаленный взгляд. Ресницы, прикуривая от головешки, ожгла. - Не советую вам подниматься выше полковника. Вы заметили, что в русской общественной мысли, если военных касается, то полковник, как правило, умный, а генерал - дурак?

- Скалозуб, позвольте напомнить... - начал поручик.

- Грибоедовская отрыжка, - отмахнулась от него Изольда.

- Ать...ать...

- Отечество... - помог штабс-капитану поручик.

- И этот туда же, - сказал матрос. - Что он может сказать толкового, не выговаривая, а выковыривая слова. Успокой его, Кюхля. Членораздельного разговора с ним не получится.

- Умом ее понять пытались / Пытались пьяной морду бить... - вновь продекламировал Смирнов отрывок собственного сочинения. - Любить ее, господа, это такое бремя.

- Ты, Смирнов, мое бремя не брал?

- Свое дурацкое бремя сам неси.

- Ах, мне уже надоела эта некрасивая классовая борьба, - сказала Изольда. - Ваш беспокойный прах, моряк, все тут мутит. Еще схватится с нами в междоусопице. Или зарежет нас ночью, не выставить ли против него караул?

- Известно, что матерь матросов Балтика. Но я черноморский по преимуществу. Мы не такие отморозки, как балтийская братва, - обиделся матрос.

- Да и вообще, доколе он будет нас в страхе держать?

- Существует один страх - страх смерти. Все прочие житейские страхи - лишь производные от него. Сублимированные, так сказать, - сел доктор на своего конька. - Вся жизнь - преодоленье страха, но страх, господа, это то, что может объединить людей, прекратить войны, стяжательства, преступления, объединиться для того, чтобы победить смерть. Решить вопросы небытия. Мертвые - заложники смерти. Мы должны выручить или выкупить их.

- Мы, семеро смертных, не можем друг с другом поладить, а вы о соборности - бред, - сказал полковник.

- Кого б вы первого воскресили, док?

- Только не Троцкого. На Троцкого я сердит.

Аккумулятор сел, и фары погасли. Антон, прислонившись спиной ко стволу, стал дремать.

- Тс-с... Слышали господа? Вроде кто-то гудит...

- Товарняк с товарищем Троцким прибыл на третий путь...

- Заблудился кто-нибудь, вот и гудит.

- Люди так не гудят...

- Это духи этих болот. Духи растворены в воздухе. Мы дышим духами.

- Мертвецы, господа, не все во плоти, а еще и невидимки есть.

- Вероятно, за линией спектра существует масса цветов и оттенков, которых мы не видим. А то и существ.

- Такую большую компанию кто обидит?

- Семь Симеонов против духов тьмы.

- Я знаю, у вас звезда есть. Дайте вашу звезду поносить.

- Нет, матрос пускай с краю ложится. Надо его изолировать от Изольды.

Ночь наполнилась говором голосов, сдержанным ржанием. (((((Закройщик снов, пугливый визирь ночи, опустился на нижнюю ветвь.

- Орфей в объятиях Морфея...

- Слышали гуд?

- Это птица болотная.

- Далее на лошадях не пройдем, заболочено. Придется по кочкам прыгать, если желаете пересечь впрямь. Лошадей, хотите иль нет, бросать надо.

- А не врешь?

- Сходи, сведай, ваше благородие.