Грим - Никита Никуда

- Сабельку брось.

Полковник вздрогнул и обернулся. У стены на чурке сидел старичок и неприязненно смотрел на пришельцев. На коленях его лежала какая-то книжица, которую он захлопнул, придержав пальцем страницу, которую изучал.

- Узнаю выходцев из России, - произнес дед, недовольный тем, что его отвлекли. - Всюду тащат вслед за собой и свои неприятности.

Полковник попробовал разглядеть, что на обложке написано. Кажется, 'Уложение о наказаниях'.

- Ты, дедушка, кто? - спросил поручик

- Хрен в пальто.

Врал дед. Не было на нем никакого пальто. Была борода, а на теле - что-то посконное, простонародное, в чем живописцы прошлого любили изображать крестьян.

- Вы уж, как выберетесь, - сказал, а вернее, проворчал старик, - пальтишко мне сверху бросьте. А то прохладно мне уже здесь.

- А куда мы выберемся? - спросил поручик. - Что ждет нас на верху?

- Разное говорят. Не был я там.

- Так выбирайтесь с нами, - предложил поручик. - Мы вас поднимем наверх.

- Нельзя пока. Может еще кто появится из этой щели.

- А часто ли появляются?

- Через кесарево сечение героев родят. А вынашивают тридцать лет и три года. Вот и сам суди, насколько часто они появляются.

- Неужели уже столько прошло? - удивился полковник, приняв заявление о своем геройстве, как должное.

Странно, однако, здесь время идет. Он помуссировал эту мысль, прежде чем отпустил ее восвояси.

- Прощайте, почтенный, - сказал полковник, вновь берясь за скобу лестницы. - Ты же, чудище, береги себя, - обернулся он к отверстой щели в бетоне, из которой они только что вышли.

Но голова зверя, очевидно, была далеко, и вряд ли они могли слышать друг друга. Да скорее всего левиафан уже и забыл о нем.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Так мы двигались в сторону Собачьего болота: Маринка, я, пес. Я и сам уже стал ориентироваться - по солнцу, ветру - и в правильности выбранного Маринкой и псом направления был уверен вполне. Вдобавок еще одно обстоятельство не давало мне сбиться с курса: вновь открывшаяся внутренняя тенденция, о которой упоминал. Двигаясь туда, то есть, в направлении болота, я испытывал стыд, но едва только мы отворачивали, чтобы обойти непроходимый участок леса или обогнуть овраг, как это чувство во мне пропадало, а если приходилось сдавать назад, то переходило в вину. Так что на солнце можно было бы и не взглядывать.

За увлекательным собеседованием о майоре и его крейсере мы не много отпешили от места нашего последнего бивака - километра полтора, быть может. Солнце только еще взбиралось в зенит, слабая облачность небольшими барашками не мешала ему видеть, светить. Маринка все вертела головой и принюхивалась. Пес вел себя соответственно. Лес с его древним запасом запахов их возбуждал. Я же больше прислушивался. Птичьи посвисты. Стуки дятлов о стволы древес. Треск сучка под ногой лешего. Но лес был лишен тишины не только его законными обитателями. Сквозь птичьи причитанья прорывались и другие звуки.

- Люди! Люся! - кто-то звал кого-то, крича.

- А-у-у! - вопил какой-то бедняк. - У-у-у! - отзывались волки.

Вероятно, нам предстояло пересечь какую-то проезжую колею, ибо впереди то и дело возникали звуки моторов, а когда мы приблизились, то и увидеть смогли, как по ней в течение пяти минут промчались в одном направлении несколько легковых и грузовых машин; джип, начиненный начальниками; БМВ, БМП; вездеход-проходимец, рыча, промчался обочиной, а сзади гремел железяками во всех сочленениях ржавый гусеничный ДТ. Мы пересекли колею, пока эта груда вторсырья пыталась приблизиться. Я еще успел заметить, что метрах от нас в ста остановился армейский фургон. Водитель, одетый в хаки, возбуждал вращеньем заглохший мотор, помня о том, что рукоятка должна быть продолженьем руки. А еще пожарная машина пролетела мимо на высокой скорости со включенной вопилкой, как если бы мчались они на пожар, или даже того быстрее: драпали впереди стихии, в противоположную от пожара сторону.

- Ах, это Быкатый, - сказала Марина. - Тоже не выдержал.

В кабину тесно набилось, друг на друге сидя, пожалуй, пятеро, и еще на подножке с водительской стороны прицепилась не поместившаяся женщина - в ватной, несмотря на май, телогрейке, с рюкзачком на спине.

- Огнеупорщица или храмовница? - спросил я.

- Это Рахиль Рахимовна, - сказала Марина. - Начальник паспортной службы, тоже майор. Мы с ней дружили семьями, когда я еще с милиционером была. Но муж от нее все равно к другой перебрался, так что она пустует сейчас.

Пользуясь случаем и мыслью о том, что и ее майор перебрался к всевышнему, эта тоже пустующая женщина тут же взгрустнула. Сколько их пустует по всей Руси? Грустью долы ее полнятся. Меня больше беспокоило возбуждение, охватившее жителей небольшого сравнительно городка. Всем куда-то некогда. Все куда-то мчатся наперегонки. Словно дорога дурью посыпана. Тоже притязают на приз? Успокаивало меня лишь то, что мчат притязатели не к болоту, а немного в другую сторону.

Однако по мере того, как солнце взбиралось выше, лес все более полнился звуками, несмотря даже на то, что от дороги мы уже далеко отошли. Стали попадаться пешие. С огорчением приходилось признать, что безлюдья не будет.

Создавалось впечатление, что на пикник, на пенек, в лес по выгоду, сорвалось все население, оставляя следующие следы: бутылки, клочья одежд в чапыжнике, красную шапку-ушанку, чей-то новенький сапожок, а однажды - что-то тускло лоснилось в кустах, я поднял - у меня в руках оказалась искусственная нога, тоже новая, к которой этот сапожок как раз подходил. Нога была деревянная, с инкрустацией и искусной резьбой по всей поверхности, произведение прямо-таки искусства, настоящий шедевр. Я даже некоторое время тащил эту ногу с собой, но потом она показалась мне тяжела, и я ее бросил.

Чем дальше в лес, тем общество становилось гуще. Мы то и дело натыкались на следопытов - самого разного возраста и социального положения. Группа Народного Образования, о которой упоминала Ботаника. Кумиры регионального уровня, легко, но элегантно одетые. Попсовые девочки на каблучках. Пьяненькая провинциальная интеллигенция - вышли в лес, как по грибы. Пролетела балетная танцовщица на цыпочках, едва касаясь земли. Страстно дыша, пробежал стайер. Местный музыкальный коллектив высыпал всем созвездьем. Какое-то молодежное объединение - форма парадная: белый верх, черный низ - громко заявляло о себе, распевая мажорные молодежные песни. Пенсионеры шли, держась друг за друга, но очень скоро, словно выигрывая чемпенсионат, имея общие интересы с молодежью. Заблудший, отколовшийся от руководителя коллектив, топтался на месте, не зная теперь, на кого опереться и куда двигаться. Дед торопил, дергал за руку внучка: я тебе ужо ежа покажу. Молодожены шли, переругиваясь, таща на себе двуспальный мешок. Геолог-одиночка, партия археологов, группа нищенствующих монахов, свора просто нищих, еще какое-то отребье в отрепьях, попутно прося подаяния и подворовывая, умело обходя силки и петли и не соблазняясь приманкой, которой были прикрыты капканы, волчьи ямы, западни, силки. Доносился до нас и собачий лай, но самих псов не было видно.