Алла Горбунова - Вещи и ущи

Иконописец Алимпий, длинноволосый, бородатый, с глазами не от мира сего, стреляет гусей, стоя по колено в озёрных камышах. Вокруг растут бесконечные осока и пушица. Продираясь через карликовую берёзу, тащит убитого гуся в избу. Гусь толстый, большой — килограммов пять, Алимпий доволен. Предки его бежали сюда от Антихриста, но все вымерли, и Алимпий остался один из своего поселения. Однажды к нему пришёл и стал жить с ним человек из чуждого и странного народа, населявшего некогда эти места, — псоглавец. Великан с собачьей головой. Алимпий пишет с него святого Христофора: собачий профиль, охряный нимб, латы воина, тёмный закопчённый фон. Он рисует его с пикой, со щитом, с веткой ползучей полярной ивы. Псоглавец сидит у их с Алимпием жилища и курит трубку. «Гуся принёс?» — спрашивает. «Принёс», — отвечает Алимпий, бросает гуся, садится рядом. Дым трубки слегка отгоняет комаров и мелкую разнообразную мошку. Медленно, мутно смотрят они на поле карликовой берёзы и мха, на озеро, на невысокие травы. «Видел сегодня птицу поганку на озере, — рассказывает иконописец, — до чего красивая: на голове рожки, между ними хохол, глаза красные». — «А мне сон приснился, что люди пришли, есть просят, — проснулся, никого нету». — «Э, сюда, брат, никто никогда не придёт. За весь мой век ни разу не приходили. Как мать умерла тому три десятка лет — ни разу человека не видел, кроме тебя, псоглавого». — «Да и хорошо, что не придут, уже и людей-то, скорей всего, не осталось». — «Нет никого, это точно». Приготовили гуся, помолились, сели ужинать. Легли спать на деревянные лавки. Алимпий перед сном читает молитвенное правило, а псоглавец про себя думает: зачем это нужно, неужели не понятно, что если людей не осталось, то Бога уже тоже не осталось. Или только на Алимпии одном Бог и держится? Может, и так, думает псоглавец. Уж точно не на нём, псоглавце, он же не святой Христофор и вправду, который нёс Бога на спине. Псоглавец слушает, как путаные разрозненные обрывки мыслей шевелятся в его голове и перерастают в сны. Вот, кажется ему, стоит кол среди тундры, к колу привязана верёвка, и ветер треплет её оборванный конец… Коптит в углу маленькая лампадка пред ликом Исуса. Алимпий спит и знает: она защитит его от Антихриста и от волка. Псоглавец спит и слышит во сне дыханье Алимпия, и знает: даже если нет Бога, он сам защитит Алимпия от полярной тьмы, тяжкой тоски, бесконечного одиночества…

У взорванных ракетных шахт выросли огромные, с пятилетнего ребёнка ростом одуванчики. Из безбрежной травы выступают стеблями, полными горького молочка, покачивают исполинскими золотыми шарами своих разумных голов. «Почему мы такие большие?» — спрашивает один другого. «Наверное, из-за радиации», — отвечает ему тот. В ярко-солнечном ворсе их раскрытых бутонов таится вязкий одуванчиковый мёд, чуть кисловатое варенье, вино. Медленно преображаются они, переодеваются в зыбкую мерцающую паутину, накидывают на себя тонкую звёздную сетку своих семян. По ночам они не сворачивают бутоны, не спят, как делали их собратья, а светят, как большие цветочные луны. Постепенно, в июне, одуванчики сходят с ума: разум их весь уходит в семена, а семена облетают с ветром и с каждой упорхнувшей бело-серебряной пушинкой одуванчик теряет часть души. Многие из них стоят какое-то время полубезумные, другие — пока ещё безумные на четверть, но рано или поздно все семена разлетаются и одуванчик теряет остатки души и разума. Можно сказать, что теперь он превратился в растение. Что у него — глубокий апато-абулический синдром. Без всякого выражения смотрят в небо их опустевшие средоточия — утыканные маленькими точками головки, к которым так непрочно крепились семена. Что же, пусть они потеряли себя, зато удалось им рассеять свою душу над полем и травами. Разлетевшись тысячами пушинок, найдут их души себе новый приют на земле, неистовыми солнцами взойдут их бесчисленные дети, полные вина и мёда, и наследуют землю.

Вдали, там, где горы, говорят, есть дворец или замок, он на вершине, и к нему тянут ветви деревья, и крылья — лебеди-облака. Там есть еда и тепло, там есть надежда и счастье, там каждый день танцуют на балах, выезжают охотиться на конях, там живут ангелы и принимают к себе каждого, кто туда доберётся. Рассказывали про одну девочку, которая ушла в лес зимой, путь ей показывал зимородок. Она шла через деревья белые, зелёные, фиолетовые, синие, она нашла яблони, полные зимних яблок. Звёзды, оперённые снегом, сыпались в лес, и было светло от их нимбов. Их можно было подбирать и есть, они были сладкие, похожие на подмороженный ягодный сок. Эта девочка дошла до замка и теперь будет счастлива вечно. Была и другая девушка: у неё не было рук. Руки ей отрубили и съели людоеды. Однажды ей приснился дворец — с цветными окнами, с дивным садом перед ним, с водопадом и каменным гротом. Ей приснился всадник в алом плаще на золотом коне и изумрудная птица. Она двинулась в путь и видела птиц и яблоню, и встретила одного из ангелов, который её полюбил и взял во дворец. Там спит она на пуховой перине, которую взбивают каждое утро, за изумрудным пологом, и у неё выросли новые руки. …Шли брат и сестра, чтобы найти этот замок, переходили реки, питались корой деревьев и всюду видели руины городов. Посреди тундры встретили они леди — королеву гиперборейской ветви Габсбургов. Тощая, как сам голод, она всегда ходила голой, лишь покрыв голову длинным, свисающим до спины банным полотенцем. Она поддерживала огонь в печи, стоящей посреди тундры в том месте, где некогда был её дом. Теперь от него осталась только печь, большой котёл для варки еды, два глиняных горшка, кувшин и табуретка. Также недалеко от печи стояли две бочки с водой. В земле был подвал, где королева хранила крупу и человечину. Спала она на траве, голая, под нищенским солнцем, и больше всего любила наблюдать за розовеющими облаками. Тогда казалось ей, что суровые, злые мысли улетают из головы её, как филины, ухают и уносятся в прошлое. Брат и сестра шли дальше и дальше и мечтали о том, что у них будет. У меня будут собака и кошка, — сказал брат, — и новенький велосипед. У меня будет собственный домик, — сказала девочка, — маленький уютный домик. Зимой его крышу будет покрывать снег, а в окнах будет гореть свет, внутри будет тепло и будет пахнуть бабушкиными пирогами. А я вырасту, — сказал мальчик, — и встречу прекрасную девушку, на мне будет камзол, а на ней шёлковое платье. Мы будем гулять с ней в саду, среди высоких деревьев. А я буду стоять у окна, — сказала девочка, — и ждать своего любимого. Он будет весь одет в золото и подъедет к моему окну на золотом коне. А я буду прекрасней всех на свете. И долго ещё они продолжали: мы будем пить чай с корицей, мы будем есть чизкейки, мы будем ходить в Макдональдс, мы будем смотреть Бэтмена в кино… Так шли и шли они, и так устали, что больше идти не могли. Они лежали на снегу и долго ещё рассказывали друг другу, что у них будет, пока не замёрзли насмерть. Но вокруг них на зимних деревьях росли огромные яблоки, и падали оперенные снегом звёзды, скакали всадники на золотых конях, летали изумрудные птицы. Ангелы подобрали их и отнесли в свой дворец, там вдохнули они в них жизнь и дали им всё, чего они хотели, и больше того. Они подарили им собаку, кошку и попугая, и пару маленьких пони, они подарили им гоночные велосипеды и зимний домик, в котором пахнет бабушкиными пирогами, и самые вкусные чаи и чизкейки, и Макдональдс, и кино про Бэтмена, и обещали им прекрасных возлюбленных, когда они вырастут. Ангелы подарили им планшет, айпод и айфон.