Сергей Носов - Хозяйка истории [В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем]

Занервничали.

Очень нежно расспрашивали. Да нет, я нигде и никому. Сами знаете.

— Мы вас любим, очень любим, имейте в виду — все, все, все…

К счастью, на расстоянии.

Близко — Подпругин. За всех.

………………………………………………………….

А ведь я бы даже от козла согласилась.

Козленочка.

………………………………………………………….

Скажи, Подпругин…

(А что сказать-то?.. «Скажи, Подпругин» — и вся запись. — Мое примечание. )

…………………………………………………………

Почти заграница.

Буду бродить по берегу моря… Под ногами янтарь…

(Приграничный город Балтийск, что в Калининградской области, — отсюда ближе всего до Брюсселя, до вожделенных секретов штаб-квартиры Организации Североатлантического договора — встретил нас, меня и ее, а также сопровождавших специалистов хотя и ненастной погодой, но все-таки по-своему гостеприимно, невзирая ничуть на инкогнито, определенно явленное всей нашей командой. Отведенные мне и Е. В. Ковалевой покои отличались изяществом. Во всем подразумевались и мера и вкус. Нас никто зря не тревожил. Стол был хорош. Погода… О ней мною сказано выше, она подкачала. Последняя декада октября была на дворе, но я вспоминаю те ночи и дни с вполне теплыми чувствами. — Мое примечание .

P. S . А ты? Почему ты лишь то замечаешь, ответь, что не стоит заметок?! — Постскриптум мой .)

………………………………………………………….

— Слушай, Подпругин, ты мне давно не рассказывал о своих женщинах. Было ли что-нибудь новенькое?

— А тебе интересно?

— Конечно. Ты мой муж.

И он стал рассказывать.

Простодушие — добродетель ли это?

Если да, Подпругин бывает ангелом.

(Мне нечего было скрывать [153]. — М. п. )

………………………………………………………….

Просила подарить щенка.

Нет, против.

Собаку надо выводить. Ему, не мне же — на поводке. Я сама как на поводке, только без намордника.

Тогда кошку. На кошку согласен. На кота. С условием, чтобы обязательно кастрировать.

Тебя бы самого кастрировать, муж.

(По-моему, неостроумно. — Мое примечание. )

………………………………………………………….

Во сне. Я испытала ЭТО во сне. Никогда у меня во сне ЭТОГО не было. Сама испугалась. Жуть, жуть…

Приснилось, что зарезала Подпругина кухонным ножом. Ткнула в живот. Неописуемое наслаждение.

Надо лечиться.

(Не хочу комментировать. — Мое примечание [154].)

Ты меня любишь, Подпругин?

(Я? А ты и не знала? — Мое примечание .) Поливала цветы.

(Должно быть, столетник, других не припомню. — Мое примечание. )

В комнате сухо.

(Хорошо. Но зачем спрашивала?

Спрашивала-то зачем? — М. п. )

…………………………………………………………

Что случилось в Крыму? Вспоминай. Разберись с этой загадкой.

Виноваты розы во всем. Запах роз был как сироп. Розы в мае. Я едва не свихнулась.

Во Французском дворце — осетры — живые — в бассейне.

Гроздями спускаются ветви акации по камням.

На гору лезем, на Ай-Петри. Татарские сады — двумя ярусами, все в запустении. Продолговатые крымские яблоки, ешь не хочу. Каньон. С высоты море еще огромнее. А пароходики совсем крохотные. Видели змею.

Как я устала тогда! Зачем он меня туда потащил? Я за день сносила кеды. Порвала брюки. Ведь мы же лезли кратчайшим путем, так хотелось ему.

Почему я ему подчинялась во всем — почему? — и боялась его — его напористости, его нахрапистости? И он всю дорогу что-то бурчал, что-то мне объяснял, что-то втолковывал.

А я знаю, зачем он это придумал. Он хотел меня там изнасиловать, на вершине. Он глядел бы на море. Весь мир лежал бы под ним!

Я знаю, Подпругин!

Смешно. Не рассчитал силы. Мы доползли к вечеру. И что же видим? Очень смешно.

Стоит чебуречная. На площадке. Народ ест. Ест чебуреки.

С другой стороны горы, оказывается, есть дорога. Можно подъехать на машине.

Мне стало очень смешно.

Я его пожалела: он ужасно расстроился.

Сломанный кайф.

(Точка. Специально не прерывал комментариями, дал высказаться до конца. Непростой случай, и объяснения ему никакого не вижу, но хочу заверить клятвенно: здесь нет ни одного слова правды, ни одного! Потрясающе! Полный вымысел! От первой и до последней буквы! Не понимаю, зачем Е. В. Ковалева сочинила эту историю с, прямо скажем, душком. Я не ползал на эту дикую гору и даже не знаю, есть ли на ней, на горе, в действительности чебуречная. Может, кто-то другой? Но тогда зачем употреблять мою фамилию? Что это за странная шутка? О том, что происходило на самом деле, мною правдиво рассказано в соответствующих главах «Моих мемуаров» (читатель знает, о чем говорю). С кем ты лазила? С кем и когда? (Если б это был сон Е. В. Ковалевой, я бы многое отдал.) — Мое примечание. )

………………………………………………………….

Доросла. Сравнил с Королевым.

— При жизни ты, как и он, в тени, даже имя твое засекречено, но когда-нибудь, вот увидишь,

(Мог ли я выразиться таким слогом корявым? — Как это так «вот увидишь», если уже не «при жизни»? — Мое примечание. )

ты обретешь всемирную славу.

— И ты тоже, — сказала я.

— Несомненно, — согласился Подпругин.

…………………………………………………………

Иногда мне кажется, он что-то подмешивает мне в чай.

(Какая наивность! — Мое примечание. )

Надо бы проследить.

(Психотропные средства соответствующего действия, не скрою, действительно разрабатывались, однако у меня не было необходимости пользоваться ими. — Мое примечание. )

…………………………………………………………

Как тогда. Ведь дошло тогда до курьеза. Он заподозрил измену. Месяц ходил угрюмый, присматривался ко мне, прислушивался к каждому вздоху, я забросила дневник, чувствовала, что следит, а он и начальству наябедничал — я все понять не могла, о чем они со мной говорят, все кругом да около, пока сам как-то не брякнул:

— Корреляция с третьим лицом, дорогая, для меня несомненна в наших с тобой отношениях, имей в виду, моя экстрасенсорика меня никогда не подводит.

(Разумеется, я выразился элегантнее. — Мое примечание. )

«Ты спишь с другим» — если перевести на русский. — Интересно, и кто же это третье лицо?

У меня спина похолодела, когда он ответил кто.

(Да, ответил. И могу повторить. И не вижу ничего здесь «курьезного». Вопрос более чем непростой и более чем деликатный. Попробуем разобраться. Во избежание упреков в мужском шовинизме позволю себе допустить предельное обобщение: не важно кто, он или она, мужчина или женщина, кто-то из них двоих, из участвующих, представим, в совокуплении, на каком-то этапе копулятивного цикла делает малоприятное для себя открытие. Именно: вопреки реальному положению дел (и тел!) воспаленное сознание его непосредственного партнера, оказывается, целиком подчинено образу некоего третьего лица, отнюдь, понимаете ли, не абстрактного, однако в данном совокуплении не участвующего. Те, кому хотя бы однажды довелось услышать в известный момент любовных утех имя постороннего человека (простейший случай), без труда поймут, о чем я говорю. Как прикажете реагировать на услышанное? Признак ли оно чего-либо? Правомочно ли рассмотрение создавшейся близости как действительной, не мнимой, полноценно реализовавшейся, если этой действительности, немнимости, реализуемости демонстративно противопоставляется какая-то, мягко говоря, иллюзия? Много вопросов, ответов же нет и не будет, по крайней мере, универсальных. Жизнь, как легко убедиться из опыта, предлагает каждому стать безусловным арбитром своих поступков. Знаю, что многие, усугубляя возникшую дисгармонию, прибегают к решительным действиям, корректность которых порой может вызвать сомнения. Не приветствуя со своей стороны лиц, допускающих подобные жесты, особенно рукоприкладство, я, однако, обладаю способностью понять их. Впрочем, речь пока еще идет о проблемах, пускай для кого-то и болезненных, но по большей части сугубо житейских — личных во всяком случае, не государственных. Прекрасно. Сделаем шаг вперед — к драматизму иного модуса. Как быть, спрашиваю, когда дело касается не просто «утех»? когда оба партнера связаны узами сверхлюбовными и сверхбрачными — узами ответственности высшего порядка? Оставляя разговоры о ревности на совести Е. В. Ковалевой и соответственно за скобками настоящего комментария, сознаюсь, что я много, иногда мучительно много думал над этим нелегким и очень важным вопросом. Выводы мои были неутешительны. Я и сейчас готов считать, что поступил верно, когда в апреле 1979 года, в самый разгар общественно-политического кризиса в Афганистане, когда к власти в Кабуле пришли деятели клерикальной оппозиции, измученный сомнениями, наконец обратился к Руководству Программы, изложив свои наблюдения в рапорте — откровенно и четко. Вот что не могла мне простить Елена Викторовна, а ведь рапорт мой не имел для нее ни малейших последствий. Но не будем об этом. Читатель разберется сам, насколько «объективны» нижеприводимые замечания Е. В. Ковалевой, так или иначе связанные со мною выше изложенным. — Мое примечание. )