Славомир Мрожек - Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

Теперь Вы видите, что у меня есть право писать «мы» и «нас», когда я вспоминаю прошлое, хотя тогда Вы смотрели на мир точно так же, как и сейчас (в чем я, кстати, не сомневаюсь), то есть — как баран на новые ворота. Вы некоторым образом существовали через посредство меня, как и я — через Вас, и это еще одно доказательство единства вселенной. Вы понимаете, почему я опасаюсь, что Вы станете возражать против этой закономерности. Но Вы поймете еще лучше, когда узнаете, чего мне от Вас нужно, о чем я так настойчиво прошу…

Друг мой, вернись! Если в Твоей душе сохранились хоть какие-то остатки укоров совести, я укажу Тебе путь, на котором Ты сможешь их умерить. Если не растрогает Тебя моя просьба, если не прельстят выгоды, то пусть хотя бы чувство, что Ты чем-то мне обязан, побудит тебя вернуться. Мое настоящее уже столь хило, что даже не способно обратиться к прошлому. Может, благодаря Тебе мне снова будет чем наполнить не только себя, но и тот клочок вечернего неба. Ибо на великие радости, которые смогли бы меня воскресить, равно как и на страдания, рассчитывать не приходится. Не потому, что я не искал их. Не потому даже, что не нашел их. Но потому, что они не были, не есть и никогда не будут истинно великими. Возможны ли еще в таком случае великие огорчения? Несмотря ни на что полагаю, что на них можно все же рассчитывать, хотя и здесь точит меня порой червь сомнения. Признаюсь Тебе в этом откровенно, хоть и не хотел бы выходить в этом смысле за определенные рамки. Впрочем, Ты такая скотина, что — тешу себя надеждой — окажешься сильнее времени, а Твоя подлость восторжествует над бегом лет.

Так что — возвращайся! Повспоминаем давние истории. Жена, как всегда, цветет, дом, слава Богу, отстроили, да и сигара тоже найдется.

Всемилостивейший Сударь!

В первых строках моего письма сообщаю, что я уже некурящий. Мне жена не позволяет, да и легкие другим заняты. Что касается приезда, так меня с работы не отпустят, потому что отпуск я уже отгулял, разве только по больничному, но доктор мне его не даст, поскольку я вообще-то здоровый, чего и Вам с супругой желаю, и жена меня одного не отпустила бы, так что самое большее — могли бы заглянуть к Вам на какие-нибудь праздники, да и то ненадолго.

Зато хотел бы Вас просить устроить мне перевод на какую-нибудь другую работу, так как я сейчас в нелегкой ситуации и кредит за домик выплачиваю, и если у Вас нашлась бы для меня подходящая должность, то очень было бы желательно.

А если не сможете устроить должность, то, может, найдутся у Вас какие-нибудь старые ползунки для малыша или пальто для меня, если Вы его уже не носите, а у Вас есть дети? У меня парочка, дети — это радость, мальчик весь в меня.

Или немного денег. За то, о чем Вы пишете, я очень извиняюсь и могу от всего отречься, только Вы в суд не подавайте, а если подадите, так мой свояк в полиции служит.

Зачем такие вещи расписывать? Это ведь стыд перед Господом. Вы такой образованный, так что сами знаете, что молодость прошла.

Возраст уже не тот, Сударь мой, не тот возраст. Грешить нет нужды.

Еще раз прошу оказать мне милость, передаю поклон супруге Вашей.

(На этом переписка обрывается.)

Однажды я отправился в поездку.

Прямого сообщения до цели моего путешествия не оказалось, и я сошел на промежуточной станции, чтобы пересесть на другой поезд.

Был вечер. Нужный мне поезд должен был подойти лишь наутро.

Покинув станцию, я отправился в город в поисках ночлега.

В гостинице и в других местах мне было отказано. Наконец мне дали адрес, где, как уверяли, меня могли бы приютить.

То был просторный низкий дом, окруженный садом.

— Воля ваша, — сказал хозяин. — Но тут нечистая сила водится.

Бездомной ночи я боялся больше, чем ночи бессонной. Впрочем, в силу обстоятельств, бездомная ночь была бы также и бессонной.

— А что за нечистая сила?

— Ну, вообще, нечисть.

Вообще — это и лучше, и хуже. Хуже, поскольку ничего неизвестно. Лучше — по той же причине. Я решился.

— Я вас предупредил, — сказал хозяин и проводил меня в комнату, где среди прочей мебели стоял большой шкаф.

Оставшись один, я выглянул в окно. Ничего не было видно.

Я раздумывал над тем, что это может быть за нечисть. Снял пиджак и повесил его на спинку стула.

Что меня ждет?

Я налил в таз воды из кувшина.

Скелеты, саваны, черепа?

Умыл лицо.

Мерное постукивание берцовой кости в оконное стекло?

Вытер лицо полотенцем.

Или голова, катящаяся по полу?

Снял ботинки.

Огромный черный пес?

Заглянул под кровать.

А может, всего лишь эктоплазма?

Разделся и лег в кровать. Заснуть я не мог.

Висельник в шкафу?

Я встал и открыл шкаф. Он был пуст.

Закрыл шкаф и снова лег. Ничто не светилось, кроме циферблата часов. Было далеко за полночь. Опасная пора миновала.

Видимо, хозяин просто посмеялся надо мной.

Наконец я услышал тихое, но явственное поскребывание.

Поднявшись, я зажег свет. Скреблось в шкафу.

С лампой в руке я на цыпочках подошел к шкафу. Через приоткрытую дверцу заглянул внутрь, посвечивая себе лампой.

И увидел обыкновенную мышь.

Захлопнув дверцу, я уселся на стул.

Стало быть, это не сочло даже нужным прийти и напугать меня.

Разве что явилось в образе мыши.

Но в таком случае оно совсем нестрашное.

Однако, в самом ли деле нестрашное?

Если мышь появилась вследствие этого, если она должна что-что значить, тогда оно страшнее, чем если бы передо мной возникло привидение, вампир или скелет. Необычное привидение — это всего лишь необычное привидение. Что же тогда такое обыкновенная мышь, если она не обыкновенная мышь?

Что за ней кроется?

Волосы поднялись у меня на голове.

Да, наверное, ничего за ней не кроется.

Волосы улеглись обратно.

Стало быть, это нечто пострашнее привидений, или… вообще нечего бояться.

Но как можно быть уверенным?

Я еще раз осторожно заглянул в шкаф. Мышь сидела в углу, серая. Означает она что-нибудь или не означает? По ней ничего нельзя было узнать. Она смотрела на меня глазками, похожими на два маковых зернышка. Что можно высмотреть в двух маковых зернышках?

Я закрыл дверцу. Весь покрылся холодным потом.

Может, и нет. А если…

Схватив ботинок, я убил ее. Передел дыхание.

Но тут я увидел, что держу в руке ботинок. Никогда ранее я не обращал на него внимания.

Я поставил ботинок на пол и стал его разглядывать.

Ботинок как ботинок.

Но именно это и показалось мне подозрительным.

Слишком уж он ботинок.

Я решил застать его врасплох. Взял газету и притворился, что читаю. Потом внезапно повернул голову. Однако он продолжал, как ни в чем не бывало, оставаться ботинком.