Славомир Мрожек - Дневник возвращения. Рассказы [Сборник]

Это ничего не доказывало.

Я повторил эксперимент несколько раз. С тем же результатом.

Погасив свет, я лег. Но заснуть не мог.

Он был там. Впотьмах, но был.

Вдруг я резко сел в постели. Сердце колотилось.

А если это не мышь, если это он…

Либо — и мышь, и он…

Я встал, зажег свет, открыл окно и выбросил ботинок в сад.

Закрыл окно, подошел к умывальнику, чтобы вымыть руки. Поднял руки.

Рукава пижамы были коротковаты. Возможно, благодаря этому я убедился, что мои руки были руками.

Да, к чему обманывать себя. Они были руками.

Моими.

Но руками.

Моими.

Но руками!

Я сел за стол. Положил их перед собой. Неумолимая правда становилась все очевиднее. Это были руки. И они лежали передо мной.

Так значит, даже не мои, если передо мной.

От ботинка рука отличается только тем, что она рука. Точно так же — и от мыши. Но кроме этого — никакой разницы нет.

А если и ботинок, и мышь, и они?..

На рассвете хозяин постучался ко мне в комнату. Он нес мне завтрак. Поскольку на стук я не отзывался, он выломал дверь. Применил искусственное дыхание, и я возвратился к жизни.

— Я шулер, — заявил иностранец. — И в игре со мной у вас нет никаких шансов. Нарушая принципы моего ремесла, я его от вас не скрываю. Не утаиваю от вас, кто я, хотя быть шулером я могу лишь тогда, когда ни в чем не признаюсь, наоборот, стараюсь скрыть правду о себе.

— Зачем же вы это делаете? — спросил Новосондецкий.

— Извините, но я и так достаточно много сказал, хоть и не обязан. Сказал сам, по собственной воле. И если я не отвечу на дальнейшие вопросы, то имею на это полное право.

— Так-то оно так, но я подумал, что если уж вы начали…

— Я сказал только то, что сказал, не больше и не меньше. Я не уговариваю вас играть, но и не отговариваю. Решение остается целиком и полностью за вами.

— Это благородно с вашей стороны, действительно, мы ценим…

Нас было трое и еще иностранец, о котором мы теперь знали, что он шулер.

За окном расстилалось бескрайнее снежное пространство. На снегу не было видно даже заячьих следов. Можно было выйти, но лишь затем, чтобы прогуляться, то есть, чтобы оставить свои собственные следы, вернуться и любоваться ими через окно. Занятие не хуже любого другого, но еще менее привлекательное.

— Вы не против, если мы посоветуемся? Ну, то есть, отдельно от вас. Вы не обидитесь?

— Нисколько, — ответил иностранец и отвернулся к стене. Мы трое перешли в противоположный угол. Новосондецкий, Байер и я.

— На кой черт он нам это сказал, — сказал Новосондецкий. — Теперь уже нельзя с ним играть.

— Можно, но не следует, — отметил я.

— А почему, собственно? — задумчиво спросил Байер.

— По причинам нравственным и практическим. С шулером не пристало играть с позиций кодекса чести. К тому же — с шулером нельзя выиграть.

— В самом деле.

Воцарилось молчание. Новосондецкий посмотрел в окно. Байер последовал его примеру, в надежде, что Новосондецкий что-то там видит. Я — за ними обоими. За окном ничего не было.

— Постойте, — произнес Новосондецкий, отрывая взгляд от окна. — А может, он только делает вид?

— Вот именно, — обрадовался Байер, тоже перестав смотреть в окно. — Если это всего лишь блеф?

— А зачем ему делать вид…

— Чтобы как-то выделиться. Люди честолюбивы.

— Или чтобы нас ошеломить, — добавил Байер. — У таких потом легче выиграть.

— Как же так, значит, вы все же хотите с ним играть?

— Хотим — не хотим, не это важно. Важно не допустить обмана. Ведь если он только прикидывается шулером, значит, он нас обманывает?

— Как это — прикидывается, если он сам признается.

— Не будьте наивны, — поддержал Байера Новосондецкий. — Именно его признание и доказывает, что он прикидывается. Иначе зачем ему признаваться.

— Но для чего он признается?

— Чтобы прикидываться. Будем играть, господа.

Мы вернулись к иностранцу.

— Вы, кажется, играете… — начал Байер и покраснел.

— Мы могли бы сыграть, — добавил Новосондецкий. — Разумеется, если вы не имеете ничего против.

Иностранец молча поклонился.

— Играем на деньги? — спросил он, когда мы уселись за стол.

— Ясное дело, — сказал Новосондецкий. — Какая же игра без денег.

— Может, все-таки для начала… — робко произнес Байер. — Я, конечно, ничего такого не думаю, я только так… — и он еще больше покраснел.

— Играем на деньги, — решительно заявил Новосондецкий.

— Пожалуйста, — согласился иностранец.

И выиграл, а мы проиграли.

— Повезло вам, — сказал Новосондецкий.

— Нет, это не была случайность, я выигрываю всегда.

— Игра покажет.

Игра показала, что иностранец снова выиграл.

— Второй раз тоже ничего не значит, — сопротивлялся Новосондецкий.

В третий раз то же самое.

— Счастье на вашей стороне.

— Это не счастье, это уверенность.

Иностранец выиграл в четвертый, пятый и шестой раз. Во время седьмой партии Новосондецкий нехотя спросил:

— Эту вы тоже выиграете?

— Разумеется, — ответил иностранец. — А в чем дело, что-нибудь не так?

— Нет, ничего. Я просто так спросил.

И он выиграл в седьмой раз. Когда мы готовились к восьмой партии, я взял слово.

— Вы не могли бы хоть раз проиграть?

— А зачем?

— Не хотелось бы объяснять слишком буквально. Господин Новосондецкий тоже ведь предпочел ограничиться намеком.

— Но к чему мне проигрывать?

— Коль скоро вы меня к этому принуждаете, отвечу откровенно: для алиби.

— Я не нуждаюсь ни в каком алиби. Я же вас предупреждал, что я шулер. Так что все очень просто.

Я молчал. Новосондецкий смотрел в потолок, Байер — в пол. Иностранец смотрел мне в глаза.

Молчание затягивалось.

— Будем играть дальше? — спросил иностранец.

Я посмотрел на Новосондецкого и Байера, но они не желали смотреть на меня. Сидели с отсутствующим видом. Я почувствовал себя брошенным и преданным, ведь не только ради себя, но и ради них я пытался спасти ситуацию.

— Играем, — сказал я назло Новосондецкому и Байеру. — Конечно же, играем. Почему нет?

Новосондецкий перестал смотреть в потолок, а Байер — в пол, и оба, оживившись, взглянули в карты. Ах, вот как. Мне казалось, что я им мщу, а они, оказывается, были мне благодарны. Мое мстительное решение они приняли с облегчением и признательностью.

Я решил больше не вмешиваться. Однако после восемнадцатой партии мне стало жаль Байера. На его лице и руках появилась багровая сыпь. Я положил карты на стол.

— Минутку, — сказал я. — Разве не обязаны вы хоть один раз все же проиграть? Если не для алиби, в котором вы не нуждаетесь, то из гуманных побуждений. Я и мой друг Новосондецкий имеем категорию А, мы годны к военной службе, но господин Байер — человек слабого здоровья.