Канта Ибрагимов - Стигал

– Наш командир, – капитан убежал, а участковый мне:

– Закрой чердак и не высовывайся – твой «внучок» тоже сюда мчится.

На сей раз я четко подчинился, как на зиму задвинул торец чердака заготовленной толстой фанерой, а потом приник к фасаду, там через щели в черепице я почти все вижу и кое-что слышу. Подъехали два «уазика». Выскочили пять-шесть бравых автоматчиков. Из первой машины вышел моложавый полковник в темных очках. Капитан отдал ему честь, отрапортовал. А полковник глянул на прапорщика:

– А ты что сторонишься? А ну, сюда, – он поманил его пальцем. – Опять?.. В карцер. Рапорт на стол!

Тут же наш участковый, тоже честь отдает. Они о чем-то говорят, точнее участковый, видно, что-то объясняет или докладывает.

– Какой вид! – вдруг восклицает полковник. – Потрясающе!

Они проходят мимо моей хибары, и я слышу, как участковый убеждает:

– Понимаете, он тяжело больной. Онкология. Один вид чего стоит. Этот катетер. Говорить не может. Очень тяжелый.

– А как он летает? – голос полковника.

– Впервые. Случайно вышло. Это дельтаплан его друга Максима, здесь жил. Память о нем.

– Ну, раз так, можно и разрешение дать… Давайте пойдем туда. Какой вид! Просто чудо! Какой закат! Я бы сам отсюда полетел. Вот это место!

В это время слышится нарастающий шум машин. Я их еще не вижу, но слышу, что машин много и двигатели – мощь.

Полковник и участковый смотрят на дорогу, и я расслышал, как пограничник не без сарказма:

– А ваш начальник на таких машинах катается. Нескромен… Встретим.

Вслед за ними и я на цыпочках перехожу в другой конец чердака. Снова прильнул к щели. Вижу почти весь двор и немного округу.

Действительно – нескромен наш начальник. Раньше была кавалькада из черных «Приор», а теперь столько же черных джипов. И охраны человек двадцать. А вот и сам внук дяди Гехо – весьма пополнел, ухоженная бородка и барский вид. Только не перед русским полковником. Ему он слащаво улыбается – лыбится, прямо коленки сгибаются:

– Я хотел к вам приехать, познакомиться, товарищ полковник.

– Очень приятно, – отвечает пограничник. – Вот свиделись, встретились. Так и я сам хотел к вам, но вы ведь все в Москве.

– Да, учусь в академии гослужбы. Кандидатскую готовлю. Так что здесь кое-какие упущения возникают. Мы все и всех ликвидируем! Никто не то что летать, ползать здесь без нашего разрешения не будет.

– Похвально, похвально. Не зря вам полковника дали.

– Рад стараться… А где этот летун? – крикнул он охране.

– Не надо, – взмолился пограничник. – Мне сказали, он очень болен, у него рак, да и вид, говорят, у него…

– Да, и вид, и мысли больные, – подтвердил внучок. – Скоро сам подохнет…

– Зато здесь вид! – говорит пограничник. – Давайте полюбуемся закатом вон с того места. Чудесно!

Они пошли вдоль дома. Подглядывать и подслушивать некрасиво, но раз речь обо мне и я вроде хозяин – хочу быть в курсе, слышу, как пограничник говорит:

– Твоя кличка Джо?

– Позывной.

– Какая разница… Впрочем, а ты молодец. Я двадцать лет служил, две академии окончил, пока полковника дали, а ты такой молодой – уже полковник… Да, это сколько же надо было стучать, ой, простите, служить, чтобы в таком возрасте стать полковником, столько наград. Браво!

– Служу Отечеству!

– Похвально, похвально… Отсюда потрясающий вид… Давайте пройдем к выступу, раз встретились, поговорим на фоне такой красоты… Потрясающе! Просто завораживает.

Они вдвоем уходят к самому обрыву. Теперь я ничего не слышу, только вижу их. Они говорили недолго. Тронулись обратно, и я вновь слышу, как полковник говорит:

– Ваша фазенда в прекрасном месте. Раз приглашаете на день рождения, то постараюсь прийти.

Теперь я их не вижу, очень близко стоят у хибары, но зато все слышу:

– А эта фазенда чья собственность?

– Тут все наше.

– Ха-ха! Весьма оригинально и даже остроумно… А вот эта роскошная техника?

– Служебная.

– Тоже достойно. Уметь надо… А ты на дельтаплане не летал?

– Ха-ха, – теперь смеется наш полковник.

– И правильно, – соглашается пограничник. – Приземленность лучше и надежнее. А я бы полетал. Люблю я это дело, но здесь мне нельзя.

– Тут летать никому не позволю.

– Ну-ну, особо не забывайся… Здесь, да и везде, правила другие устанавливают. А ты строго блюди! Хе-хе, плох тот полковник, что не мечтает стать генералом. Ну а сейчас, пользуясь твоим любезным предложением, поедем к вам, в райцентр. Раз уха из горной форели будет.

– Все будет!

Зарычали двигатели, умчались. Даже участковый не остался. Видать, разбираться с такой мелочью, как я, недосуг, раз уха стынет. А может, просто про меня забыли – дела есть поважнее и поприятнее. И слава Богу. Но я, еще чего-то боясь и прислушиваясь, на чердаке посидел, только в поздних сумерках спустился – понял, как я голоден, как устал, но доволен собой, даже счастлив: я сделал то, чего никто до меня здесь не делал, – я летал! И буду летать, значит хочу жить, буду жить! Вечно!

Если бы лучшие врачи и знахари мира поместили меня в самую лучшую клинику или больницу и только со мной бы возились в течение месяца или пусть даже года, они бы никогда не добились бы такого эффекта. После этого полета я словно двадцать-тридцать лет скинул. Словно во время полета свежий горный ветер раздул затухающие угольки моей души и сознания. Что-то во мне ожило, забурлило, и я не хочу и не могу мое нынешнее состояние объяснить, скажу лишь одно – я вновь хочу писать: значит, есть о чем, значит, вновь появилась цель, и я, наверное, смогу, я должен перед сыном отчитаться…

Ночь после полета я, как младенец, спал и даже во сне все летал. Как никогда за последние годы выспался. На заре вышел – ни единого облачка, небо голубое-голубое, воздух чистейший, сладкий, прозрачный и пилообразные острые ледники главного Кавказского хребта как на ладони. И это редкость, но видны даже Казбек и вершина Спартак, что чуть далее и пониже. Но солнечные лучи только чуть их коснулись, основательно еще не высветили эту грандиозную величавость мироздания. Зато вершины прямо передо мной – Тебулосмта, Комта, Дикломта – уже светилом слегка обласканы, порозовели, словно зацвели, и легкие, снежные, белые язычки облаков развеиваются вихрями вокруг них. Вдруг я напрягся, вслушался. Нарастающий шум двигателей, на подъем лезут, явно ко мне, а более и пути нет. Два «уазика» пограничников. Из одной машины также, как и накануне, выскочили бравые солдатики. А из второй машины льется приятная мелодия классической музыки; появляется тот же полковник, только без темных очков, и теперь он помогает выйти какой-то женщине, что прибыла с ним. От моего вида, точнее катетера, они, особенно женщина, явно смутились, даже испугались. Но потом как бы привыкли, полковник мне представился и женщину представил: