Ирен Роздобудько - Пуговицы

Того самого, один «дрем» которого надо пить в пять подходов.

Теперь она знает об этом наверняка…

Окна дома не выдавали человеческого присутствия. Рядом не наблюдалось ни кафе, ни магазина — и вообще любого другого дома, куда можно было бы постучать и попроситься на ночлег.

Она представляла Северную Шотландию именно такой: прозрачной и прохладной, как хрусталь, опущенный в воду синего озера.

И такой же безлюдной, как Луна.

Она тихо пошла в направлении каменного здания. Гравий шуршал под ногами, создавая в тишине невероятный шум.

Вероятно, услышав его, дверь дома приоткрылась. Затем распахнулась, и в нее выкатился маленький лысый человечек в черном праздничном костюме.

— Миссис Энжи Маклейн? — приветливо произнес человечек, протягивая ей сразу обе руки. — Где ваши вещи? Я — Шон. Мелани просила, чтобы я подготовил дом. Мы с женой ждали вас.

Она вздохнула с облегчением.

За приоткрытой дверью увидела мягкий медовый свет.

Итак, дом был живым. Дом ждал ее, как и обещала Мели.

Она пожала Шону руку и отдала чемоданчик, размеру которого он удивился: «Это — все?»

И повел ее внутрь.

…Если есть на земле мир — тот золотой сон, в котором можно находиться в полной гармонии с собой, — он за дверью суровых каменных зданий (которые и домом не назвать!) Северной Шотландии.

В клетчатых шерстяных пледах, в трогательных фарфоровых графинах и белоснежных тазах для умывания, стоящих на подоконниках, в свечах, приветливо мигающих в извилинах деревянных лестниц и картинах с видами гор, замков и озер. В живом огне в каминах и плотных шторах с гобеленовыми рисунками. В белой лестнице, ведущей наверх, в комнату, которую ты должна полюбить, ведь тебе придется пробыть здесь много дней и ночей.

Она шла по дому туда, куда вел ее тот, кто назвался Шоном, чувствуя тепло и удивляясь тому, как внешний вид этого помещения отличается от внутреннего.

— Мы с женой стараемся поддерживать здесь порядок в течение многих лет, — сказал Шон. — Питер был моим старшим другом и учителем, а Мел… О, длинная история. Я не видел ее тридцать лет. Был рад, когда она позвонила.

Он довел ее до белых дверей.

— Надеюсь, вам здесь понравится. Если нет — любая другая комната в вашем распоряжении. Через час — ужин.

Она поблагодарила и вошла.

Долго стояла на пороге, не сделав ни шагу.

Присматривалась, принюхивалась, как кошка.

Просторная комната с широкой двухместной кроватью под балдахином, как у принцессы.

Трельяж с мягким пуфиком, три окна, плотно закрытых бордовыми шторами. Столик с конфетами, фруктами и бутылкой вина. Уборная с белой ванной на гнутых ножках. Белый шкаф.

Она села на край кровати, сложила руки на коленях и просидела неподвижно минут десять, как сидят в детском саду или в интернате новенькие.

Теперь ее затея казалась ошибочной.

Ужасной.

Неправильной.

Все, что произошло, отдалилось и выглядело не таким страшным, как там, в Нью-Йорке. Возможно, надо было сразу пойти в полицию? Ведь бегством она только подтвердила свое бессознательное преступление. Но тогда чаша сия не обошла бы Джоша. Он и без того столько сделал для нее, нянчился, как с ребенком. И вот какая благодарность ждала его!

Но все же спасибо. Он должен жить иначе. Возможно, не такой роскошной жизнью, которую устроил ей на берегах Тихого океана.

Ведь она точно знает, что этот дом стоил ему всех сбережений — и своих, и предков. Теперь ничего этого не нужно. Она освободила его от себя. Пусть будет счастлив…

Опять: удивительно!

Она освобождает от себя дорогих ей людей, как будто наведена порча на вечное бегство. Вероятно, жизнь все же имеет какую-то непостижимую цикличность.

И ничего не поделаешь…

К ужину вышла в тех же джинсах, кутаясь в зеленую куртку. В доме было прохладно. Осторожно, с опаской обошла пустой дом. Несколько комнат было на втором этаже и два больших зала — внизу. Один — «каменный». В нем весело потрескивал огонь, стояли кресла и диваны, черный дубовый стол и еще один — маленький, мраморный, пожалуй «чайный». Из английских фильмов она знала, что такая каминная комната должна быть в каждом доме.

Другой зал был «обеденный». Она направилась туда, увидев, что стол уже накрыт белой скатертью и сервирован для ужина. Из дверей, выходивших в зал с левой стороны, слышалось шипение и тихий говор людей. Это была кухня.

В зале висели портреты. На одном из них она узнала Мели. И остановилась, завороженная, пораженная красотой и свежестью молодой женщины, черты которой сейчас замылило время.

Стояла перед портретом долго, пока ее не вывел из оцепенения женский голос:

— Мисс Энжи Маклейн? Я — Адель, жена мистера Шепарда. Вы так тихо вошли… Прошу садиться за стол.

Она оглянулась. Такая же кругленькая, как и ее муж, женщина лет семидесяти стояла перед ней, вытирая руку белым полотенцем. Протянула ей — Энжи пожала теплую и чуть влажную руку: «Очень приятно!»

Ей было неловко садиться самой к этому безупречно сервированному на одну персону столу.

— А вы? — спросила она.

— Мы всегда ужинаем дома, — сказала Адель.

Следовательно, они не слуги, подумала Энжи, и слава Богу.

В подтверждение этой мысли Адель сказала:

— Мы здесь с самого утра. Навели порядок, ведь дом пустовал лет двадцать, не меньше. Теперь все работает. Камин, плита, холодильник, канализация. Все, что нужно на первое время. Затем можете все изменить на ваше усмотрение. Можете взять горничную — у нас здесь много людей без работы. Местность глухая, молодежь уезжает в Эдинбург, а кто остается, охотно берутся за любую работу. Мели просила предупредить знакомых в замке Донробин — это в часе езды отсюда, — что вы придете устраиваться на работу. Вас там ждут завтра утром. Вы водите автомобиль? Ну и замечательно. Пока купите свой, можете пользоваться нашим. Мы загнали его вам в гараж. Что же еще? Продукты мы закупаем в Дайси или заказываем в местном магазине. Молоко привозят фермеры — договоритесь позже.

Вероятно, благодаря Мелани она не спрашивала лишнего.

Пригласила садиться за стол.

Энжи смутилась, ведь хотела бы поесть на кухне, но Адель сказала, мол, сегодня для нее устроен торжественный ужин, а уже завтра будете хозяйничать сами…

Энжи села. Адель пошла в кухню за едой.

Пауза затягивалась.

Наконец Адель вышла, вид у нее был торжественный. За ней Шон катил поднос, а сбоку шел высокий человек в национальном костюме, который состоял из шерстяной клетчатой юбки, белой рубашки, жилета и шляпы с пером. В его руках была волынка, на которой он и заиграл, только оказался перед Энжи.

Однообразный, слишком резкий звук волынки резанул слух. Но ничего не поделаешь, надо было сидеть, изображая на усталом лице резиновую улыбку.