Сергей Жадан - Интернат

Дверь в буфет полуоткрыта. Паша проскальзывает внутрь. Подсвечивает себе, проходит за барную стойку, оказывается в коридорчике, останавливается перед дверью. Колеблется какое-то мгновение, потом осторожно стучит. За дверью тишина, но вскоре слышен какой-то шорох, треск диванных пружин.

— Кто? — спрашивает сухой голос.

Она, догадывается Паша и открывает дверь.

В углу небольшая кухня: мойка, микроволновка, ножи на столе, рассыпанный по полу сахар. На стене — полочка со специями и разными кухонными принадлежностями. Масло, уксус, кетчупы. Алкоголя нет. Под стеной — кушетка, на ней она и спит. Как только Паша зашёл, подскочила, включила небольшой фонарик. Паша сначала закрывается от света рукой, впрочем, решает не прятаться: смотрит, разглядывает. Розовые волосы, спутанные со сна, как провода, тёплый свитер. Похоже, спала на кушетке, накрывшись пуховиком и какой-то скатертью. Быстро поправляет короткую юбку, но Паша успевает заметить: чёрные колготы, ещё серый свитер, лицо без косметики уставшее и беззащитное. Взгляд настороженный, но страха нет — не совсем понимает, кто это такой, хотя видит, что бояться нечего: подслеповатые глаза из-за очков, борода, кровь на рукаве куртки, ботинки в глине. Выглядит Паша потёрто и неуместно. Разбудил — тем более неуместно.

— Что? — спрашивает она сухо.

— Я на секунду.

Паша привыкает к резкому свету, смотрит, где бы ему сесть. Она это замечает, сразу же подтягивает к себе сумку, прикрывается скатертью, мол, тут занято, даже не думай. Он и не думает, видит в углу ящик из-под пива, ставит его посреди комнаты, садится.

— Разбудил? — спрашивает.

— А ты как думаешь? — в свою очередь спрашивает она.

— Ну прости, — Паша переходит на ты, чтобы выглядеть убедительнее. — Ты Аня, правильно?

— Ну? — она продолжает светить фонариком прямо ему в лицо.

— Я видел, как ты сюда заходила. С теми, двумя.

— А что ты ещё видел? — со злостью спрашивает она. — Ты кто такой?

— Представитель общественности, — отвечает Паша.

— Что? — не понимает она.

— Представитель, — повторяет Паша. — Общественности, — добавляет. — Неважно, — говорит в конечном счёте. — Выключи фонарик.

Аня не слушается, но кладёт фонарик рядом с собой, на безопасное расстояние. В комнате становится темнее.

— Я человека одного ищу, — говорит Паша. — Может, ты его знаешь.

— Какого человека? — настораживается Аня.

— Ты ведь в туристической фирме работаешь?

— В какой фирме? — не понимает она.

— Бизнес-центр, на проспекте, — поясняет Паша. — Правильно?

— Ну, — Аня смотрит на него придирчиво, потом весело хмыкает. — Ты клиент, да?

— Не совсем, — возражает Паша. — Представитель общественности, — напоминает он. — Слушай, мне нужна Вера. Знаешь?

— Вера?

— Ну.

— Какая она из себя?

— Ну, такая… — Паша пробует описать. — На стоптанных каблуках. В шубе.

— Что за шуба?

— Не знаю, — признаётся Паша.

— Ну вот и я не знаю, — смеётся она устало.

— У неё обручальное кольцо на руке! — вспоминает Паша.

— Обручальное кольцо? — смеётся Аня. — Правда? У нас в туристической фирме с обручальными кольцами не ходят, — продолжает смеяться.

— Она сама сказала, что работает у вас, — обиженно говорит Паша.

— Может, уборщицей? — предполагает Аня.

Но Паша растерянно молчит, так что и она умолкает, не смеётся. Сидят, молчат.

— Закурить есть? — наконец спрашивает она.

— Не курю, — отвечает он.

— Я все свои выкурила, — недовольно говорит Аня. — С теми двумя. Без сигарет, суки, ходят.

— Где они?

— Откуда я знаю? — отвечает Аня. — Убежали куда-то.

— А ты чего здесь осталась?

— А куда я пойду? Пересижу до утра, буду выбираться. Что у тебя с этой Верой? — спрашивает она, подумав.

— Ничего. Вчера познакомились.

— Понравилась?

— Не разглядел, — признаётся Паша. — Просто переживаю за неё. Хочу найти, когда всё закончится, — добавляет.

— А с чего ты взял, что всё закончится? — спрашивает она.

— Ну должно же оно когда-то закончиться, — предполагает Паша.

— Думаешь?

Паша не отвечает. Плохое говорить не хочется, а хорошее ничего в голову не приходит. Она тоже молчит. Поправляет волосы, теплее заворачивается в скатерть. Со стороны выглядит так, будто он пришёл проведать её в больничной палате. И вот она сидит, бодрая, улыбающаяся, уверенная, что идёт на поправку, и он тоже старательно бодрится, хотя, в отличие от неё, знает точный диагноз.

— Ну а обручальное кольцо? — снова спрашивает Аня.

— Что обручальное кольцо?

— Ну у неё же обручальное кольцо. Может быть, дети, муж. Шуба.

— Думаю, нет у неё мужа, — отвечает Паша.

— А кольцо?

— А чёрт его знает, — говорит. — Вот у нас половина педагогического коллектива — разведённые женщины. Но кольца не снимают. Носят, для солидности.

— Ты учитель, что ли?

— Ну.

— И чему учил?

— Украинскому языку.

— Угу, — говорит Аня, — перспективно. А почему не воюешь?

— За кого?

— Да хоть за кого.

— Я инвалид, — показывает Паша руку.

— Ну и что? — не понимает она. — Я тут таких видела. У одного полголовы не было, серьёзно. В какую-то аварию до войны попал. А всё равно к нам приходил. Ну в туристическую фирму.

— И как он? — не верит Паша.

— Что — как? — снова не понимает она.

— Без головы — как ему?

— А, ты об этом. Ну он же не в футбол играть к нам приходил. Для чего ему голова? Жалко его было.

— Почему жалко?

— Красивый был, — объясняет Аня. — Ну до аварии. А теперь, как терминатор, ходит.

Аня оживляется, как ребёнок, которого родители долго заговаривали, отвлекали, обращали его внимание на другое, и вот он в какой-то момент действительно забывает про боль и докторов и вспоминает, сколько всего вкусного его ждёт, когда он отсюда выйдет. Если выйдет. Паша вдруг ловит себя на мысли, что все они здесь говорят так, словно до этого не разговаривали несколько месяцев: быстро и неразборчиво, пытаются исповедаться, ничего не хотят забирать с собой. Говорят столько всего лишнего, неважного, на повышенных тонах, поучают, обвиняют, оправдываются. Брошенные, униженные, забытые. Обиженные. Ну да, думает Паша, а как же, обиженные. Брошенные. Никого, думает он, никого не жалко. Никого.

— Жалко? — спрашивает Паша. — Тебе их всех тут жалко, да? Ты со всеми готова спать.

— Ну а что? — не понимает она.

— Да ничего, — отвечает Паша. — Никого не жалко. Никого. А ты спи, с кем хочешь.

Аня напрягается, заметив, как у него изменился голос, подтягивает к горлу скатерть, выжидает, потом говорит:

— Слушай, — говорит, — учитель, а ты знаешь, что все профессии почётны?

— Угу, — хмыкает Паша, — и общественно полезны.

— Ну а что, от того, что ты делаешь, есть какая-то польза?