Сергей Жадан - Интернат

Людей стало ещё больше. Хотя бомбили вроде бы именно тут. Те, что пришли раньше, смотрят на вновь прибывших с недоверием. Мол, нам и самим места не хватает. Со стороны всё это напоминает корабль, идущий на дно в открытом океане. И вот пассажиры сидят, смотрят на прибывающую воду, а в это время откуда-то из глубин океана выплывают пассажиры ещё одного корабля, который уже успел благополучно затонуть. Лезут на корабль, хватаются за тросы и спасательные круги, радуются, что всё так хорошо сложилось. А те, что сидят наверху, на палубе, смотрят на них с ненавистью, сыплют проклятиями, негодуют, не проявляя никакого сочувствия, ни капли сопереживания. Хотя потонут, ясное дело, все.

В зале ожидания Пашу сразу же вычисляет патруль. Двое молодых, в новенькой, незапачканной форме, будто только что с парада. Выуживают Пашу с малым из пёстрой бабьей толпы. Подходят, подчёркнуто вежливо здороваются, подсвечивают фонариками, просят показать документы. Пока Паша роется в карманах, с подозрением разглядывают кровь на рукаве его куртки, свежую глину на ботинках, тёмные мешки под глазами, воспалённый от усталости и ходьбы взгляд. На малого смотрят без интереса. Разве что цепляются взглядом за бейсбольную биту, торчащую у него из рюкзака. Но кто их знает, этих здешних: может, они просто бейсбол любят, нужно будет расспросить у начальства. Листают Пашин паспорт, недовольно хмыкают, увидев на первой странице флаг. Ещё не привыкли, что здесь у всех паспорт с вражеским для них флагом. Находят прописку, возвращают документы.

— Что вокзал? Работает? — спрашивает Паша, осмелев. Говорит так, как и они, на правильном русском, даже акцент старается изобразить, хотя это особенного впечатления на военных не производит.

— Ни хуя здесь у вас не работает, — неохотно отвечает один. Второй вообще отворачивается от Паши, чтобы не отвечать.

— Как нам отсюда выехать? — не сдаётся Паша.

Военный меряет его взглядом. Паша собирается отступить, но перехватывает взгляд малого, который смотрит на военного, как на жабу. То есть без симпатии. Тогда и Паша скользит по нему взглядом, снизу вверх. Замечает подстриженные ногти, замечает порез на шее после бритья, замечает, как военный шмыгает носом, простудившись, очевидно, в боевом походе. Совсем пацан, думает Паша, призывник.

— Вы же представители новой власти? — спрашивает Паша, не скрывая сарказма. — У меня ребёнок на руках.

— Вы в полной безопасности, — поворачивается к нему второй. Широкие скулы, узкий разрез глаз, сами же глаза какие-то заплывшие. Тоже пацан.

— Хорошо, — соглашается Паша. — Новая администрация может обеспечить питанием временно перемещённых лиц?

— Каких лиц? — не понимает узкоглазый.

— Временно перемещённых, — повторяет Паша. — Мы, — тычет он в малого мёртвым пальцем, — временно перемещённые лица. Мы тут временно, ясно? Вы — новая администрация, да?

— Да, — соглашается узкоглазый. — Послушайте, — говорит он доверительно, — обратитесь к коменданту.

— Где это? — деловито уточняет Паша.

— В комнате дежурного по вокзалу. Знаете?

— Знаю, — сухо отвечает Паша, берёт малого за руку, обходит патруль, идёт через зал ожидания, переступая через сонных, временно перемещённых пассажиров, расположившихся где только можно: на полу, на подоконниках, под колоннами.

Новоприбывшие прибыли почти без вещей — похоже, совсем не имея времени собраться, выбегали в чём были, прихватив, что под руку попалось. Кто-то спит на своём же пальто, кто-то — на покрывале, кто-то положил под голову зимние сапоги. Никаких чемоданов, никаких мешков, тёмные от страха лица, отяжелевшие веки, морщины вокруг глаз. Спят, прижимая к себе детей — чтоб согреть своим теплом, чтоб защитить своим телом. Паша переступает осторожно, чтобы никого не задеть. Малой тоже старательно перепрыгивает сонные тела. Возле комнаты дежурного двое автоматчиков — сидят, развалившись, на офисных креслах. Один дремлет, другой копается в телефоне, смотрит какие-то фото. На Пашу даже не смотрят — просто один перекрывает вход автоматом. Пашу это, тем не менее, не останавливает.

— У себя? — спрашивает.

— Что — у себя? — автоматчик отрывает глаза от телефона.

— Комендант, блядь, спрашиваю, у себя? — повторяет вопрос Паша.

— Чего при ребёнке ругаешься? — обижается автоматчик.

— Я учитель, мне можно, — коротко поясняет Паша.

Какое-то мгновение автоматчик анализирует услышанное, с анализом не залаживается.

— У себя, — говорит. — Только он занят.

— Угу, — говорит Паша и открывает дверь.

Коменданту далеко за пятьдесят. Большой, красномордый. Очевидно, проблемы с давлением. Нервно ёрзает на офисном стуле. Штаны с лампасами, офицерские сапоги. Какой-то странный мундир с непонятными погонами. На груди кресты. Похож на оперного певца из провинции. На плечи набросил знакомый Паше бушлат с бобровым воротником. Рядом с ним стоит ещё один военный — адъютант, сразу понимает Паша, — толстощёкий, стриженный под ноль. В камуфляже, с нагайкой в руке. Наказывает тех, кто нарушает на вокзале правила пожарной безопасности, предполагает Паша. Дышать в комнате нечем. Жалюзи решительно сорваны, окно забито фанерными щитами. Телевизор в углу стоит с выбитым телескопом. На полу — растоптанный калькулятор. Рядом — генератор на бензине, тяжело работает. От него тянутся провода, горит большая лампа. Увидев Пашу с малым, комендант напрягается, по лицу сразу расплывается розовое пятно, будто нежный ожог.

— Кто такой? — спрашивает сурово.

Говорит на русском, в вопросительной интонации сразу проскакивает акцент.

— Учитель, — отвечает Паша и суёт ему руку.

Комендант растерянно пожимает. Адъютанту тоже не остаётся ничего другого.

— Я от имени общественности, — говорит Паша, не выпуская руки. — Уполномоченный.

Слово «уполномоченный» коменданту не нравится. За такие слова, по совести, нужно расстреливать. Он вырывает руку из Пашиной ладони.

— Что у вас с рукой? — спрашивает строго, кивая на окровавленный носовой платок.

— Так, — беспечно отвечает Паша, — пустяки.

При этом многозначительно касается повязки, словно говоря: ну да, пустяки, на войне и не такое бывает. Комендант смотрит с пониманием, но Паша молчит, поэтому он начинает нервничать.

— Так чего вы хотите? — спрашивает.

— Общественность интересуется, — говорит Паша, — как будет решаться проблема с питанием и транспортом. У многих дети на руках.

— Дети, — недовольно отвечает на это комендант, вытирая рукавом вспотевшую шею. — Вы же видите, что творится. Город простреливается. А вы: дети.

— Так какими будут действия администрации в отношении временно перемещённых лиц? — Паша чувствует, что говорит с интонациями физрука, от чего сразу становится убедительным.