Сергей Жадан - Интернат

Но уважаемый не слушает, он уже куда-то звонит. И связь у него, сука, есть, думает Паша, и звонка его, сука, кто-то ждёт, поскольку он сразу же начинает отдавать в трубку указания, разговаривает с какой-то Лидой, что-то объясняет, что-то подсказывает, просит не медлить, советует не сомневаться. После выключает телефон и поворачивается к команде.

— Что вы его держите? — говорит раздражённо, но негромко, словно экономя силы для будущего скандала. — Давайте, кладите.

— Куда? — никто его не понимает.

— На столы, куда! — взрывается наконец уважаемый. Всё-таки и у него нервы не железные.

— Как на столы? — растерянно переспрашивает один из тех, кто нёс раненого, невысокий толстяк с седым ёжиком на большом черепе. — Может, его в операционную?

— В операционную ты попадёшь дня через два, — холодно отвечает ему уважаемый, снова взяв себя в руки. — Клади, я сказал.

И они сдвигают вместе два стола, и осторожно опускают на них бойца. И тут в столовую вбегает медсестра, с простынями и какими-то медицинскими инструментами. Бойца осторожно поднимают, растягивая под ним простыню. Уважаемый достаёт ножницы и начинает разрезать на нём свитер — от горла до живота, словно какие-то аппликации вырезает. В какой-то момент останавливается, поднимает глаза на толстяка, потом на его напарника, затем — на Пашу. На Паше задерживает взгляд.

— Ты, — говорит твёрдо и сухо, словно сообщая что-то неприятное, но неотвратимое, — ты держи вот здесь.

И показывает на свитер. Паша хватается за свитер, тянет на себя.

— Аккуратнее, — велит врач. — Кровь засохла. Сейчас будет больно.

Причём говорит он об этом не раненому, а именно Паше. Будто именно Паше будет больно. Продолжает резать, потом резко и коротко срывает свитер с раны. Боец вскрикивает и вскидывается всем телом.

— Держи его! — кричит уважаемый Паше. — Держи, чтоб не свалился!

Паша вцепляется бойцу в руку и старается отвести взгляд, чтоб не видеть засохшее кровавое мясо.

— Не спи! — окликает его уважаемый. — Держи крепче!

И Паша — хочешь не хочешь — вынужден смотреть.

Раненый — совсем подросток, наверное, и двадцати нет. Голый череп, на подбородке царапина от бритвы: похоже, брился в темноте. Острый нос, тёмные глаза, которые он зажмуривает от боли. Под свитером тельник. Тяжёлый армейский ремень, камуфляжные штаны, берцы. И рана под горлом. Когда закашливается — по тельнику стекает кровь. Поэтому он задерживает дыхание, как под воду ныряет. А выдыхая, всё равно срывается на кашель, снова выплёскивая кровь. И Паша смотрит на эту кровь зачарованно, не отводя глаз, смотрит на нежно-малиновые капли, въедающиеся в ткань, на тёмную корку, подсыхающую вокруг раны, на порезанную плоть, через которую из раненого уходит жизнь.

— Режь тельник, — говорит уважаемый. — Не стой, режь!

Даёт ему ножницы, а сам достаёт шприц и какие-то ампулы, начинает со всем этим возиться. Паша неуверенно берётся за ткань, не знает, с чего начинать. Замирает.

— Режь, — сухо командует уважаемый.

И он режет. Распарывает тельник до живота. Кожа у бойца белая, холодная. Волос на груди совсем нет. Розовая кровь на таком фоне выглядит особенно ярко. И её становится всё больше и больше. Боец тяжело глотает воздух, видно, что дышать ему трудно, закатывает глаза, хватает рукой пустоту. Паша перехватывает его руку, сжимает его ладонь, сейчас-сейчас, говорит, подожди, сейчас.

Уважаемый резко поворачивается со шприцем в руке, наклоняется, вгоняет иголку в тело. Боец вздрагивает, пробует вырваться.

— Держи! — кричит уважаемый зло. — Держи его.

Паша наваливается телом на раненого, стараясь, тем не менее, сильно не давить. А уважаемый начинает колдовать над раной, обрабатывая её чем-то, от чего боец снова вздрагивает и начинает громко плакать. Паша наседает на него всем телом, отводит глаза, смотрит в сторону, чтобы не видеть, как из тела вытекает кровь. Раненого передёргивает, он даже начинает просить, мол, не нужно, не трогай, не нужно, но снова закашливается. Паша чувствует, как напрягается его грудь, но держит, не отпускает. Толстяк с напарником тоже отводят взгляды, не выдерживают, разворачиваются, исчезают в коридоре. Уважаемый что-то тихо говорит медсестре, та достаёт металлическую коробку, открывает её, вынимает какие-то щипцы, протягивает врачу. Тот берёт, не глядя, работает автоматически, словно кустарник в саду подстригает. Не спешит, не нервничает. Как будто не сомневается, что всё будет хорошо, что всё окончится счастливо. Пашу его уверенность тоже должна бы успокоить, но почему-то не успокаивает. Почему-то его начинает трясти, начинает знобить, и запах крови становится всё ощутимей, всё навязчивей. Хватает ртом воздух, глубоко дышит, старается успокоиться.

— Что с тобой? — спрашивает уважаемый, копаясь щипцами в кровавом мясе.

— Всё нормально, — коротко отвечает Паша.

— Точно? — не верит уважаемый.

— Точно, — заверяет его Паша.

— Ну и хорошо, — говорит на это уважаемый и вставляет щипцы прямо в разорванное мясо.

Боец вскрикивает и начинает рваться из Пашиных объятий. Паша прижимает его, понимая, что ещё немного — и не выдержит. Но боец сразу опадает, словно дух из него выходит.

— Уважаемый! — кричит Паша, поворачиваясь к врачу. — Что с ним?

— Ничего, — отвечает уважаемый. — Отпустило его по ходу.

— И что теперь? — не понимает Паша.

— Да ничего, — раздражается уважаемый. — Пусть лежит.

— Он жить будет? — продолжает допытываться Паша.

— А чёрт его знает, — просто отвечает уважаемый. — Будет, — добавляет, подумав.

И тут ему звонят. Уважаемый лезет кровавой рукой в карман, достаёт айфон. Проводит пальцем по экрану. Оставляя кровавый след, слушает.

— Так, — говорит. — Ну и что? — спрашивает. — Тяжёлый? А без меня нельзя? Хорошо, — соглашается. — Сейчас буду.

И начинает складывать инструменты. С холодным металлическим стуком кидает их в коробку.

— Вы куда, уважаемый? — спрашивает Паша.

— В операционную, — отвечает уважаемый невозмутимо.

— А с этим шо? — начинает паниковать Паша.

— Подержи его, — советует уважаемый. — Чтобы он не свалился. Подержи. Я там закончу — приду, посмотрю его, — показывает он на раненого.

И выходит. Медсестра тоже выходит, даже не обещая вернуться. Паша стоит над раненым, держит его за руку, не знает, что делать. В коридоре крик, беготня. А тут тусклый свет, запах столовки и вот этот пацан на столах. Затих, молчит. Свежая повязка на горле пропитывается кровью.

Паша рассматривает комнату. Кафельный пол, белёные стены. Как в морге. И ещё кран на стене, перемотанный тряпкой, как забинтованный палец. И вода, капля по капле, капает в раковину. Гулко и ритмично. До раздражения, до злости. Отзываясь эхом где-то в черепе. Паша пробует отвлечься, но не может: такое впечатление, что капли стараются пробить ему череп. Капля за каплей, капля за каплей. Методично и смертельно. Сколько можно, не выдерживает Паша и порывается к крану. Но в то же мгновение раненый хватает его за руку — крепко и хищно.