Сергей Шикера - Египетское метро

Вот так в законченном виде будет выглядеть эта история уже завтра, когда Тягин выйдет из вагона на Киевском вокзале в Москве. Переодев Сашу, он осмотрел чердак на предмет случайных тряпок, которыми можно было бы прикрыться вместо одежды и, не запирая его на замок, спустился к себе. Здесь он оставил на столе вторые ключи от квартиры, записку с извинениями и под ней деньги на уборку. По дороге на сделку разбросал по мусорным контейнерам пакеты с вещами Саши, его документами, в которые даже не заглянул, с телефоном, из которого на всякий случай вытряхнул внутренности, и разрозненными частями отобранного «Макарова». Счастливому новому владельцу квартиры, чтобы тот не сунулся в неё сегодня же, Тягин за бокалом шампанского после завершения сделки сказал, что уезжает лишь послезавтра. Этот на редкость жизнерадостный человек соглашался на всё. Повезло Тягину и с проводником. Тот оказался дома и одним звонком в пять минут устроил два места в поезде.

– А знаешь, кого я неделю назад видел в городе? – спросил Иван, принимая от Тягина небольшое вознаграждение. – Нашего хлопчика в красном платье. И знаешь, с кем?

– Знаю. Я тоже видел.

– Я же говорил, что это туфта. Он уже с бородкой, в камуфляже, берцах, всё как положено. Молодец парень. Соображает. Теперь его такого героя возьми, попробуй.

Тягин усмехнулся.

Последним в его маршруте был адрес Абакумова. Они встретились внизу, у подъезда. Вытянув из кармана конверт, Тягин набрал воздуха в грудь и как можно быстрее выложил мрачному молчаливому Абакумову свое предложение.

– Вот, – сказал он. – Это деньги, которые ты мне принес. Половину взяла Мальта, и я доложил свои. Можешь половину оставить себе. Но вторую отдай, пожалуйста, Саше Тверязову. Хочешь сам, хочешь через кого-то, но только отдай, очень тебя прошу.

Не проронив ни слова, Абакумов взял конверт и ушёл.

…До отхода поезда оставалось чуть более получаса. Пора было идти на вокзал. Тягин смял список и бросил в урну. Оставалось выполнить последний пункт: позвонить по номеру на визитке и предупредить человека со страшным лицом о появлении вечером на Коблевской Саши. Тягин придумал немногословное грубоватое сообщение. Если спросят, кто говорит, скажет: Серый. Тягин встал, подхватил рюкзак, достал визитку. Он загадал: будет в номере последней четная цифра – позвонит. Оказался ноль. Тягин бросил визитку в урну и пошел на вокзал.

XXXI

Хвёдор ждал у входа на платформу. Вещей у него было порядочно, но меньше, чем думал увидеть Тягин. Порекомендованный Иваном проводник назвал им номер купе. Хвёдор прошел в вагон, а Тягин остался ждать Тверязова; телефон его не отвечал.

Из общей толпы уезжающих и провожающих прямо на него вышел художник Руденко в распахнутом пальто.

– О! – произнес он, протягивая руку.

Рядом с ним встал двухметровый парень с перемазанными краской кудрями, в синем комбинезоне, с необъятной брезентовой торбой, полной свернутых холстов.

– Вот решил смотаться на разведку. Только давай без комментариев, – предупредил Руденко и накинулся на носильщика, потянувшего торбу с плеча. – Бобик, в чем дело! Вагон четыре, место двадцать восемь! Вперед!

Он сунул Бобику в нагрудный карман билет и повернулся к Тягину.

– А слышал: Мальта теперь живёт с Кишинёвером? У Бурого.

– Разве Бурый его не прогнал?

– Пока нет. Кишинёвер ему какую-то свою поэму посвятил. У него их много. А эта еще и оберег. Поэма-оберег. Ну ты понял. Говорят сюда его жена приехала. Кишинёвера. Так что Мальта там держит оборону.

– А, ну да, она же семейный психолог, кажется… – в тон ему произнес Тягин.

– Вот именно. И я считаю, что пока она живет у Бурого, оберег будет работать, согласен?

У Тягина зазвонил телефон.

– Ладно, – сказал Руденко, – еще увидимся. Посидим в вагоне-ресторане, поболтаем…

Звонил Тверязов, который сказал, что приехать на вокзал не сможет.

– Вот ты даешь! А как же рукопись?

– Как-нибудь потом передашь. Или вышлешь. Мне всё равно сейчас не до нее.

– Ладно. Может, целее будет. И про финал не забывай. Насчет издания я не шутил.

– Значит, ты и Фёдора забираешь? – спросил Тверязов.

Тягина словно по сердцу полоснуло. О том, как Тверязов истолкует отъезд Хвёдора, он – надо же! – ни разу не подумал. А, собственно, как еще Тверязов должен был истолковать? И Тягину так захотелось его утешить, обнадежить, как-то намекнуть на истинный смысл своей затеи, не раскрывая её, что он даже начал искать слова, будто это и в самом деле было возможно.

– Ну, как тебе сказать? Что значит, забираю… я…

Замешательство было как-то связано еще и с недоумением, которое преследовало его с тех пор, как он, очнувшись после удара бутылкой, первым делом вспомнил Дашу. За этим таилось, точно пряталось в густом тумане, что-то, к чему он не решался приближаться, но присутствие чего ни на минуту не переставал ощущать. Что-то тут было еще не закончено. И он еще надеялся, что это какой-то временный сбой, вызванный слабостью и последними потрясениями, и надо только сесть и всё хорошенько обдумать…

– Когда приедешь в следующий раз? – спросил Тверязов, так и не дождавшись объяснений.

– Не знаю.

– Приезжай осенью. Лучше в октябре месяце. Когда вся наша южная природа облачится в свой неизъяснимо прекрасный камуфляжный наряд! – произнес Тверязов несколько нараспев и издал короткий смешок.

– Посмотрим.

– Мне повестка пришла.

– Как?!

– Так. Принесли.

– И что будешь делать? – осторожно спросил Тягин.

– Не знаю. Может, в село поеду.

– Потерпи, скоро всё это кончится.

– Ага.

– Я серьезно. Увидишь, скоро всё изменится. Потерпи.

Перед тем как войти в вагон, Тягин оглянул серое низкое небо с едва заметным движением на юг, скользнул взглядом по вокзальным строениям. С каждым приездом-отъездом когда-то яркий, шумный, почти необъятный мир этого города становился всё меньше, глуше и невзрачней. То же было и теперь. Через год-другой помрёт старик фельдшер, останется здесь один Саша Тверязов, и вряд ли Тягин поедет сюда ради него. Так что: прощай, до нескорого.

Когда он вошел в купе, Хвёдор уже деловито разворачивал один за другим свертки с едой.

– Давай, садись. Впереди дальняя дорога, надо подкрепиться, – сказал он.

Тягин отказался и полез на верхнюю полку.

Спать, как ни странно, совсем не хотелось. Тело – да, даже ломило от усталости, а голова была свежей, хотя и неприятно легкой. Тягин, однако, чувствовал, стоит ему только заснуть – и его уже не добудишься, и проснется он только завтра, где-нибудь на подъезде к Москве. Лучшим снотворным для него с некоторых пор было чтение, и с собой он прихватил роман Тверязова. Устроившись поудобней, поднял колени, разместил на них рукопись и включил над головой лампочку. Поезд тронулся. Тягин глубоко, протяжно вздохнул, нашел нужную страницу, и уже через минуту-другую, уронив голову набок, спал.