Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Если бы удалось объединить такие силовые потоки <���потоки подлинной духовности, высказывания людей искусства. — Т. Б.>, добиться, чтобы они тысячекратно приносили плоды — всё новые отклики, — Европа была бы спасена. Но, увы, это невозможно. А потому на Востоке уже грохочет будущая катастрофа. Хочется надеяться, что она нагрянет скоро (прежде чем у нас какой-нибудь безумец найдет в химической лаборатории способ, как одной газовой гранатой убить все живое). Тогда Европа Духавсе-таки воскреснет — в телах бастардов.

Однако уже в последнем фрагменте, на котором обрывается роман «Перрудья», Янн показывает несостоятельность этой концепции (русский перевод фрагмента: Прозрачная стена ). О «праве судить» — точнее, об отсутствии такого права — рассуждает Густав в главе «Буря» ( Деревянный корабль, с. 91–93).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 629.

…похитить где-нибудь огонь спасения… Аллюзия на огонь, похищенный с неба Прометеем.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 630.

…не просто играть со звуками, не просто с помощью законов Случая исчерпать все возможности гармоний и их развития: я грезил о том, что стану новым, еще лучшим Рамо, то есть мастером, принуждающим неизменный закон абстракции, в сфере гармонии, к такому выражению, которое, будучи неслыханно смелым и чистым, становится соответствием Вечного, как мы его понимаем… Здесь Хорн формулирует концепцию искусства, противоположную той, которую мог бы отстаивать «человек с рулеткой» (см. главу «НОЯБРЬ»: Свидетельство I, с. 10–18). Жан-Филипп Рамо (1683–1764) — французский композитор и теоретик музыки эпохи барокко.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 630.

Я как-то уже говорил, что являюсь приверженцем более старого и жесткого пласта музыкальной выразительности. Этот фрагмент о музыке (как и фрагменты в первой части «Свидетельства»: Свидетельство I, с. 491–497 и 635–647) представляет собой замаскированное рассуждение о литературном методе Янна. Он был вставлен в роман очень поздно, на стадии работы над корректурой (в 1949 г.). Янн, как он пишет 14 июня 1949 года своему издателю Вайзману, хотел показать, что «полифония родственна хаосу, то есть мирозданию как таковому: гомофония же, которая даже при наличии диссонансов остается гармонией, есть воплощение неподвижности, бесплодности, собственно — той божественной сущности, которой не существует» ( Epilog. Bornholmer Aufzeichnungen, S. 888). Этот кусок Янн включил в статью 1954 года «О поводе» ( Деревянный корабль, с. 367–371) — видимо, считая его квинтэссенцией содержания «Реки без берегов».

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 631.

…из мажорной гаммы я ничего, соответствующего моим наклонностям, вывести не могу. Я подпускал ее к себе только как унаследованную последовательность звуков; она была для меня необходимой условностью, которой я иногда стыдился. Позволю себе сравнение: для меня это не более чем железный каркас, используемый скульптором при изготовлении глиняной формы и, по сути, чуждый самому понятию пластики; то есть конструкция из металлических прутьев и проволоки, которую даже не назовешь скелетом; она скорее напоминает виселицу: на нее подвешивают влажные, пластичные комки материи, которые потом будут ограничивать снаружи (как панцирь у рака) какую-то плоть. Возможно, под «унаследованной последовательностью звуков» имеется в виду традиция (например, мифологическая), которой пользовался и сам Янн.

Метафора виселицы уподобляет художника таким божествам, как Вотан, который говорит: «Мне кажется, что я висел на дереве ветров, висел девять ночей; я был ранен копьем и принесен в жертву Вотану, самому себе, на дереве, о котором никто не знает, каковы его корни» ( Душа и миф, с. 329), — и кельтский бог Езус, в жертву которому приносили людей, повешенных на дереве, которого отождествляют с Меркурием (либо Марсом) и Одином (Вотаном).

А вот что говорит Юнг, который посвятил Вотану особую работу ( Душа и миф, с. 369):

Вотана можно назвать фундаментальным атрибутом немецкой души, иррациональным психологическим фактором, обрушивающимся на область высокого давления цивилизации подобно циклону, и сметающим ее.

Именно так — как раздвоившегося Вотана (как Хорна в диалоге с Аяксом) — изображает поэта, Заратустру, и Ницше («Дионисийские дифирамбы»; см. ниже, особенно с. 897–900и 906–909).

Об образе Вотана в первой части «Свидетельства» см.: Деревянный корабль, с. 473; Свидетельство I, с. 799–800.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 632.

Но, в отличие от любого другого человека (такова уж моя роль как родича записанных нот)… Как следует из ранних дневников Янна, он в тот период считал написанные им драмы своими детьми — и, возможно, воспринял такое ощущение от любимого им писателя Цезаря Флайшена ( Угрино и Инграбания, с. 370).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 633.

Холод одиночества, страх с его удушающей хваткой убивают священный багрянец этого влекущего вдаль желания. См.: Деревянный корабль, с. 443.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 633.

Петер Тигесен, еще много лет назад, написал исследование о некоей постоянной закономерности в моем построении тем… Янн писал об этом, применительно к собственному творчеству, в статье 1948–1949 годов «Мое становление и мои сочинения» ( Деревянный корабль, с. 352):

Кто-то из моих новейших критиков сказал обо мне, что я с безошибочной уверенностью всегда провожу одну тему. Я отчасти с ним согласился и задним числом проверил свои работы на предмет того, насколько справедливо это высказывание. Что я хотел изображать со всей последовательностью проблему смерти, тления и сомнительного бессмертиявкупе с его вероятной причиной (способностью некоторых людей обогащать жизнь тоскованием и радостью) или, иными словами, изображать то жизненное пространство, которое не связано непосредственно с будничной деловой активностью, — в этом я отдавал себе отчет всегда.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 634.

…архаические темы ранних фуг, если взглянуть на них как на целое, очень хорошо позволяют распознать то ядро, из которого выросла по крайней мере часть моих последующих идей. Под «ранними фугами» Янн, видимо, имеет в виду собственные ранние драмы. См. эссе Янна «Мое становление и мои сочинения» ( Деревянный корабль, с. 350–361), его драму «Анна Вольтер» ( Угрино и Инграбания, с. 149–237) и мою статью о раннем творчестве Янна ( там же, с. 410–471), а также мою статью «Иисус стал шпильманом» (Иисус).