Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 580.

Льен меня уважает, сочувствует мне и в любой момент придет на помощь; но он не признáет за мной ни одной из тех привилегий, которыми обладают, в его глазах, Тутайн и Аякс. Мне ничего не простят, потому что я — неприятный человек. Важно, что Льен признает только (бессмертных) двойников Хорна, но не его самого.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 580–581.

Я вдруг почувствовал ненависть ко всему человечеству, включая и самого себя. Но эта ненависть была тотчас парализована ситуацией беспросветного одиночества, в которой я оказался. Состояния гнева, ненависти, безумия, страха уподобляют Хорна Аяксу, но вообще, видимо, по мнению Янна, они неизбежны для мастеров, периодически переживающих творческий кризис. Ср. описания таких состояний в «Угрино и Инграбании» (У грино и Инграбания, с. 113, 122, 126):

О, я гневался часто, из-за этого и заболел мой разум, стал взрывным.Тысячу раз я пытался вломиться в сердца людей, а поскольку они всегда лишь насмехались надо мной, я потерял разум, забыл, забыл, как сильно подстегивал себя к действиям: возвращаются только отвратные картины.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 584–585.

Я надеюсь на милость, на какую-то малость милости для такого Приносимого-в-жертву… для обремененного тяжкой ношей, которого постепенно разрушил собственный гений. О мотиве жертвоприношения в трилогии см.: Свидетельство I, с. 476–477.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 585.

Я верю, что существует гравитация: непосредственное соседство наших противоположностей, которые хотят побрататься с нами… В письме к Вальтеру и Элли Мушгу от 23 сентября 1939 года Янн писал ( Briefe I, S. 1292):

Пространство Универсума, наверное, пусто и заполнено только алмазной горой, несущей на себе все: гравитацией.

Сходная мысль звучит и в письме к Людвигу и Анне Фосс от 9 октября 1939 года ( там же, с. 1299): «Я сознаю, что на вершине горы, построенной из Закона ( des Gebirges aus Gesetz ), восседает на троне Случай…» А в письме к Хильмару Треде от 29 декабря 1938 года ( там же, с. 1241) он связывает это представление с собственным творчеством:

Впрочем, я страшусь подниматься — в духе — на алмазные горы гравитации, потому что сознаю свою ограниченность: конструировать что-то, уходящее в бесконечность, — этого я не могу.

См. также: с. 56, 284, 499, 614, 675(и коммент. на с. 787: в каркасные конструкции небес ). «Алмазные горы гравитации» (или связанные с этим концептом понятия) упоминаются в «Свидетельстве» Хорна неоднократно: Свидетельство I, с. 164 («алмазные горы гравитации»), с. 178 («алмазный шар гравитации, на самой внешней сфере которого свет какого бы то ни было времени никогда не становится прошлым» ), с. 525 («алмазный океан гравитации»), с. 725 («алмазная гора гравитации со всеми ее замерзшими звездами»); Свидетельство II, с. 461(«пространство алмазной гравитации»), с. 677(«Мироздание, с его разными измерениями, образует алмазную конструкцию…» ), с. 585(«судьба <���…> алмазно-твердая»).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 585.

…я также верю, что песнопение — любое песнопение — насквозь пронизывает материю и помогает строить ее из бесконечно малых частиц. Речь идет об участии мастеров (то есть людей искусства) в сотворении Универсума. Ср. высказывание Ханса в драматическом отрывке «Той книги первый и последний лист», который в 1921 году был опубликован как манифест общины Угрино (У грино и Инграбания, с. 257):

Бог стал для нас существом великим, мудрым, ребячливым и прекрасным, но беспомощным— обремененным бесконечно болезненным душевным недугом. Наше отношение к Нему уже не может быть конвенциональным. Мы вынуждены отказаться от надежды, что Он будет нам помогать; более того, мы вынуждены отдать все свои силы и способности в помощь Ему…Я не откажу Богу в руинах моей силы, не буду стараться сберечь какие-то ее крохи для себя.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 589.

Много ли я сумел почерпнуть из звучащего пространства… См. выше: «Да, не будь я именно тем, кто я есть, непреложно — уставом Аниасом Хорном, слушателем из иного мира (der Zuhörer aus einer anderen Welt)…», c. 557и коммент. на с. 767.

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 589–590.

…или тому фантастическому яду, который на какие-то мгновения преображает материальную часть нашей души. См.: Деревянный корабль, с. 478–479 (о фантазии и «яде книг»).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 590.

У меня, конечно, есть какие-то мысли, как и у любого другого, и они наверняка очень наивны, как и у других людей; но я порой вижу образ этого мира, который не могу ни забыть, ни истолковать. Здесь важно противопоставление словесно оформленной мысли интуитивно воспринимаемому (и не поддающемуся рациональному толкованию) целостному зримому образу (ein Bild). Такие «зримые образы» реальности, образы-эмблемы, создавал, например, Р. М. Рильке в сборниках «Книга картин» ( Das Buck der Bilder, 1902/1906), «Новые стихотворения» (1907), «Новых стихотворений вторая часть» (1908).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 591.

Ее лицо, обтянутое серой пятнистой кожей, поблескивает светлыми жемчужинками… Параллель к этому месту встречается в самом начале записей Хорна ( Свидетельство I, с. 27): «Я шел между надгробными памятниками моего духа. Моя душа — от жажды — покрылась пятнами. Бессильная неуспокоенность…» В средневековых текстах человеческие души сопоставлялись с «каплями чистого света» ( Махов, с. 130).

Свидетельство II (наст. изд.), комм. к с. 592.

Лицо Оливы теперь выражало чистое, без теней, простодушие. Оно было круглым, жарко-пунцовым, совершенно лишенным морщин и горьких складочек. Конечно, в нем теперь проступило и самодовольное равнодушие, эта печать, которую Природа накладывает на всех беременных женщин… Персонажа, подобного Оливе, рассказчик из романа «Угрино и Инграбания» встречает в замке Угрино. Речь идет о женщине, с которой он зачинает детей — свои произведения, — но потом забывает об этом ( Угрино и Инграбания, с. 432–433 и 370). Встреча описывается кратко, но по сути почти так же, как в «Свидетельстве» Хорна ( Угрино и Инграбания, с. 110):

Я отвернулся от окна, прошел несколько шагов. И передо мной возникла стройная, бледная, удивительно красивая женщина: посмотрела на меня, протянула ко мне руки… Я рухнул перед ней на колени, поцеловал кончики ее туфель. Я ведь не знал, что еще сделать. Я никогда прежде ее не видел, не знал и ее имени, но это не имело значения. Она каким-то образом оказалась здесь, а понять это, как и другие вещи, было выше моих сил. Да и не все ли равно, перед кем ты бросаешься на колени; главное, что так или иначе нас можно принудить к молитве.