Ханс Хенни Янн - Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Полторы сотни пальм на берегу образовывали красивую аллею — что-то наподобие закрытого с двух сторон тупика. Только несколько тропинок, вьющихся между кустарниками и домами, вели к хижинам негров. И случилось так, что нам с Тутайном захотелось прогуляться по этой аллее. Капитан, услышав такое желание, принял вид человека, вернувшегося издалека, из другого мира. Его лицо покрылось серым налетом озабоченности. Но наши хозяева улыбнулись устало-одобрительно. И поднялись на ноги. Им, казалось, пришла в голову мысль, что от них требуется какое-то содействие. Они влили в себя немного виски, обступили нас. Капитан остался сидеть.

— Это неопасно, — сказал владелец отар, — мы будем держать ситуацию под контролем.

— Вам не нужно глотать хинин, — сказал один из господ торговцев.

— Только не заходите в хижины, — сказал другой. — Вы наши гости, у вас ни в чем не будет недостатка, положитесь на нас.

Мы поблагодарили их за любезность. И спросили у капитана, когда пароход отчаливает.

— До этого еще далеко, — ответил он.

— Через час, самое позднее, мы ждем вас обратно, — сказал один из хозяев.

Пока мы медленно шли к выходу, нас обволакивали голоса четырех мужчин.

Пальмовая аллея не длинная. Берег — как любой берег. Не заходите в хижины. Прогуливайтесь по аллее, туда и обратно. Мы о вас не забудем. Вы не пожалеете, если послушаетесь нас…

Они уже покончили с делами; но теперь их ждал унылый час, час нашего отсутствия. Это мы понимали. Мы ступили на усыпанную круглыми камешками пальмовую аллею. Нас рассматривали издали глаза черных людей. К нашим лицам слетались улыбки девочек-подростков. Быстрые и своенравные мальчишеские ступни мелькали перед нами на дороге, переворачивали камешки и оставляли маленькие углубления вместо следов. Было еще жарко. Мы шагали под пальмами. Мы смотрели на редкие выбеленные дома, на бараки с кровлей из волнистого железа, на море, слегка прикасающееся белыми губами к этому плоскому песчаному берегу. На лбу у нас выступил пот. Дорога закончилась. Глинистый откос и кустики красивоголовника были началом неведомого. Мы повернули обратно. Теперь жители этого местечка стояли перед нами как барьер, но молча. Мы шагнули к ним. «Барьер» расступился. Наше рядом-присутствие вызвало у африканцев смущенный шелестящий смех. На высоких тонах — из глоток девушек, более сухой и холодный — из гортаней старших по возрасту мужчин… Мы пошли по аллее в обратном направлении. И добрались до другого ее конца, где путь, обрамленный ста пятьюдесятью пальмами, заканчивался. Я почувствовал, что все мое тело покрылось потом. «Барьер» опять расступился, и мы прошли сквозь него. Я твердо посмотрел на группу людей, которая оказалась сбоку от меня. Это было человеческое сообщество — треть или четверть всех жителей поселка. Старые и молодые. Мужчины и женщины. Ни одной семьи целиком. Собранные вместе противоположности. Красивое и уродливое. Простодушие и лукавство, надменные богачи, бедняки и опустившиеся. Европейская одежда, европейские лохмотья, европейская мишура; от Африки — остатки холодной сноровистости заклейменной плоти, похожей на произведения искусства; от Африки — частичная обнаженность… Мы прошли мимо. Не проронив ни слова. Мы алчущими глазами смотрели на море. Не зная, почему мы на него смотрим. Пароход стоял на рейде. Шаланды еще покачивались возле его железного борта. Мы еще несколько раз прошлись туда и обратно по пальмовой аллее, уже купаясь в поту, но стараясь впечатать в свой беспокойный мозг этот час со всеми его подробностями. Внезапно мне показалось, будто темные фигуры негров растворились в воздухе. Исчезли лица, руки и ноги. Остались только шепчущие голоса; ну и еще их одежда, в виде белых или грязноватых пятен, по-прежнему колыхалась рядом с нами. Солнце вот-вот должно было скрыться. Воздух стал каким-то опустошенным и черным. Еще раз — видимо, под воздействием страха — у меня из всех пор выступил пот. Потом начался озноб. Я потянул Тутайна за рукав. Мы вернулись к нашим хозяевам.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Мы забыли, что четверо выпивших мужчин, когда мы уходили, сидели вместе. За время нашего отсутствия степень их опьянения значительно повысилась. Они встретили нас каким-то лепетом и немыми слезливыми взглядами. — У вас ни в чем не будет недостатка. Вы наши гости. Положитесь на нас. В хижины не ходите. Мы обо всем позаботились. Пейте, друзья. Ночь длинная. Раньше следующего дня пароход в море не выйдет. Капитан знает, в чем его долг перед пассажирами…

Они болтали, но не поднимались со своих мест. Хозяин дома — в серых сумерках — раз или два взмахнул рукой. Как ни странно, мы разглядели его бледные пальцы. И кто-то еще в комнате, кого мы прежде не замечали, уловил этот знак. Были принесены две керосиновые лампы. Нашим глазам их мягкий желтый свет показался ошеломляюще ярким. Лишь через несколько секунд мы обратили внимание на две фигуры в японских шелковых кимоно… Чересполосица пестрых узоров… Зеленое, темно-синее, брызжуще-красное… Из этого разноцветья выглядывают бархатно-черные руки — две и две; бархатно-черные пальцы сжимают ножки ламп… Лампы были поставлены на низкий стеллаж с книгами. И когда фигуры отдалились от источника света, мы рассмотрели, что над шелковыми кимоно имеются еще и лица. Темные, застыло улыбающиеся юные лица… (Я не знаю, к какому племени принадлежали их обладательницы.) Потом те же девушки принесли два стакана и тарелку, полную порезанных пополам лимонов. (Вынырнул откуда-то и черный слуга, но тотчас снова исчез.) Они выжали руками в каждый стакан по половинке лимона, насыпали туда же по ложке мелкого сахарного песку, а потом почти до краев наполнили стаканы джином. Одна девушка занималась мною, другая обслуживала Тутайна. Четверо мужчин молча смотрели на нас. Их мысли, казалось, остановились. На один-единственный драгоценный момент мне тоже показалось, что время замерло. (Я увидел, как в дверном проеме снова появился слуга.) Одна приятная минута, нежданная, растворила все мое сознание и всю память. Мои муки и сомнения окутались туманом. Я увидел, как Тутайн поднял стакан. Это было событием мирового значения. Но я уже чувствовал, что эта минута отсутствия желаний растекается. Я поднял свой стакан. Мы выпили за здоровье присутствующих мужчин. Они, со смертельно-серьезными лицами, выпили за наше здоровье…

Незаметно пролетел час. И еще один. Наше бытие угасало. Много раз повторялось одно и то же: девушки руками выжимали в пустые стаканы половинки лимонов, добавляли сахар и доливали в стакан чистый, как вода, джин. И мы пили. Благодаря воздействию фруктового сока какой-то кусочек моего мозга не закрылся. Маленький остров сознания еще плыл над туманным морем. Я чувствовал, что скучаю. Что охвативший меня покой нельзя приравнять к освежающему сну. Все будто онемели. Тутайн начал зевать. Без всякого стеснения. Даже не пытаясь прикрыть рукой рот. Мои челюсти тайком подражали в этом челюстям Тутайна.