Алексей Слаповский - Чудо-2018, или Как Путин спас Россию

6.

А за стенами и заборами завода события развивались стремительно. К дому Семеновых, улица Пролетная, 17, подъехали фуры, во двор через калитку вошли две женщины. Одна из них была заместитель главы серманкульской администрации Елена Владимировна Ширшова, женщина милая, мягкая, светловолосая и голубоглазая, лет примерно сорока. Она отвечала за социальные вопросы и, если не всегда могла решить их, то всегда умела найти слово успокоения и умиротворения. Сейчас ей поручили срочно расселить Семеновых. Младших, дочь Татьяну с мужем Виктором, в двухкомнатную квартиру в новом доме, старших, Андрея Петровича и жену его Людмилу Сергеевну, которая трудилась в той же администрации ведущим специалистом архивного отдела, – в особняк.

Вторая женщина и была эта самая Людмила Сергеевна Семенова. Елена пришла к ней в отдел, присела к столу, взяла за руку, улыбнулась и спросила:

– Ну что, Людочка, как оно – быть женой кандидата?

– Какого кандидата? Куда?

– Понимаю, понимаю. Я бы тоже растерялась. Я вот что. Когда об этом объявят, начнутся всякие журналисты, в том числе из Москвы. А вы, как мне сообщили, живете довольно тесно.

– Есть такой момент. После родителей жилье осталось.

– Вот мы и решили вас переселить. Не для показухи, а для представительства. Город может себе позволить.

– Куда переселить, почему? Нас сносить, что ли, будут?

– Нет. Ладно, давайте начистоту. Кандидат в президенты должен жить как кандидат в президенты.

– Самой собой, но мы-то при чем?

Удивление Людмилы было настолько натуральным, что Елена засомневалась.

– Неужели и правда не знаете? Не сказал?

– Кто?

– Муж.

– О чем?

– Что его выдвинули кандидатом в президенты?

– Елена Владимировна, вы что, извините, смеетесь, что ли? Вроде не первое апреля у нас!

Людмила чуть не плакала от недоумения, она вообще была женщина очень эмоциональная и все принимающая близко к сердцу. Долго не решалась выйти замуж – боялась ошибиться. После долгих ухаживаний Андрея Семенова все же согласилась, убедившись, что он человек со всех сторон положительный и предсказуемый. Потом никак не осмеливалась завести ребенка – знала, что будет тревожиться за него до умопомрачения. Так и вышло, тряслась над Танечкой, провожала ее в школу до четырнадцати лет, пока та не начала убегать от нее по дороге. Андрей как-то заикнулся о втором ребенке, о сыне, Людмила три дня и три ночи плакала и сказала: прости, нет. Очень хотела сына, прямо очень, но второй раз переживать беременность, роды, а главное – опять сходить с ума и ночью, и днем, нет, невозможно.

– Какой тут смех! – воскликнула Елена. – Разве я смогла бы на такую тему шутить, подумайте сами! Все руководство знает, а оно уж точно в этом направлении шутить не станет! А что не сказал – ну, значит, он такой скромный у вас. Или сам только недавно узнал.

– О чем?

– Что его утвердили кандидатом в президенты.

– Да господь с вами, как же это может быть?

– У нас, знаете ли, все бывает.

И этот довод, как ни странно, успокоил и убедил Людмилу, хотя до конца осознать происшедшее она все же не сумела.

И вот вошла с Еленой во двор, а потом и в дом, как во сне слышала вопросы, что куда грузить, учитывая, что все делилось на две семьи, с трудом вникала, давала указания, сама бралась то за одно, то за другое.

Прибежала Татьяна, которую оторвали от ее парикмахерской работы. Позвонили из администрации, ничего толком не объяснили.

– Мама, в чем дело? – с порога спросила Татьяна.

– Да вот.

Людмила взялась объяснять, Елена помогала, Татьяна сначала не поняла, а потом не поверила.

– Ерунда какая-то! Мам, ты папе звонила?

В самом деле, Людмила почему-то не догадалась сделать самое простое – позвонить мужу. Может, оттого, что с детства слишком привыкла все чувствовать в одиночку – родители были заняты, замкнуты, строги, а старший брат вырос редкостным молчуном; молча женился, молча избил до полусмерти жену, когда увидел, как она любезничает со стариком-соседом, молчал на суде, и в тюрьме, наверное, тоже погиб молча, о чем сообщили через год соответствующие инстанции, указав причиной несчастный случай на тюремном производстве. И с мужем Людмила тоже не откровенничала, соблюдала дистанцию. И не было у них привычки, как у некоторых, перезваниваться, расставаясь на время работы.

Татьяна, не откладывая, позвонила отцу:

– Пап, что за чепуха, с какого перепуга ты кандидатом стал?

– Да болтают люди.

– А с чего болтают-то?

– Шут его знает. Меня тут директор вызывал, тоже говорил про это.

– Опа! Если директор, значит, не с потолка свалилось! Значит, ты у нас кандидат в самом деле!

– Кто меня сделает кандидатом без моего согласия?

– Будто нас кто-то кого-то спрашивает! – рассудила Татьяна, зная в свои двадцать три года то, чего жители других стран не понимают и в сорок – что от нас в этой жизни зависят только дела личные, мелкие, да и то не все, а в больших делах все решают власть и государство.

– Ты вот что, – сказал Семенов. – Ты, если у тебя что серьезное, то говори. У меня тут работа.

– Пап, да куда серьезней! Нас переселяют уже! Мы не против, конечно, но как-то это все… Неожиданно как-то.

Пока Татьяна говорила, Елена постоянно улыбалась и знаками показывала, что тоже хочет пообщаться. И Татьяна дала ей трубку.

– Во-первых, Андрей Петрович, разрешите поздравить, – медовым голосом сказала Елена. – Во-вторых, да, мы решили улучшить ваши жилищные условия. Адрес у вас теперь будет – Весенняя, пятнадцать.

– С кем говорю, извините? – спросил Семенов.

– Ох, в самом деле, будто вы меня узнавать обязаны! Ширшова Елена Владимировна из администрации, социальный отдел.

– Ясно. А почему такая спешка?

– Не спешка, а оперативность. Неужели возражаете?

– Посмотреть бы надо…

– А вот после работы и посмотрите. Или хоть сейчас. Уверена, что вас отпустят.

– Не вижу повода, – суховато сказал Семенов и закончил на этом разговор.

Нет, ему, конечно, хотелось увидеть и понять, что творится, но он не любил перемен и не ждал от них ничего хорошего, поэтому решил отсрочить момент прямого столкновения с этими переменами, успокоить себя привычной работой. Только вот очень мешали посторонние, которые то и дело заходили на склад и говорили разные слова.

Настал конец рабочего дня, он поехал сперва к своему дому, увидел, что дом пуст и гол, даже двери не заперты. Но не дом его интересовал, а сарай, аккуратный домик в глубине двора (если возможна глубина на двух сотках, упомянутых Семеновым в разговоре с Сухаревым), крытый новенькой блестящей жестью. Андрей Петрович поспешил туда. Замок цел, но второй ключ был дома, может, открывали? Отомкнул замок, распахнул дверь, включил свет – на душе сразу стало легче.